Александр Щипков - Национальная история как общественный договор. От экономического гегемонизма к консенсусу традиций

В 1881 году происходит симптоматичное событие, о котором нечасто вспоминают учебники и которое само по себе вроде бы ничего не меняло. Карл Маркс в переписке с Верой Засулич признаётся, что в России переход к коммунизму возможен только через крестьянскую общину, поскольку господствующая в России форма собственности имеет мало общего с таковой в Западной Европе. В частности, в России почти нет промышленного пролетариата. Даже будучи стопроцентным материалистом, Маркс понимал решающую роль традиции – пусть даже только хозяйственно-экономической, но традиции – в историческом национальном развитии, в отличие от русских марксистов-догматиков. Таким образом, принципиальный спор между русскими народниками и русскими социал-демократами сам автор «Капитала» разрешил в пользу народников. В этой ситуации быть «большим католиком, чем сам папа» – большим марксистом, чем Карл Маркс, – было уже как-то не с руки. Поэтому письмо вызвало панику. Его скрывали, и оно появилось в открытой печати лишь через несколько лет.

Надо сказать, что в XX веке большевики, в отличие от меньшевиков, сделали кое-какие выводы из этой истории, изменив тактику и отказавшись от формулы «к социализму через полноценный капитализм». Но народнические мечты об истинном социализме они всё же похоронили в угоду государственному коллективизму, прикрытому марксистской риторикой. Впоследствии им пришлось создавать городской и сельский пролетариат искусственно и в сжатые сроки, уничтожая крестьянство как класс. Этот путь не только стал ударом по русской традиции, русскому самоуправлению и социальной опоре русского общества. Он также предопределил зыбкость индустриальных и культурных новаций, в жертву которым большевики принесли традицию и общину. Именно отказ от традиции стал главной причиной, по которой советский проект закончился политическим крахом, а вовсе не мнимая безальтернативность «капиталистической экономики» и либеральной модели общества.

В последние годы XIX века в правительстве усиливаются позиции радикальных либералов, которые проводят всё более анти-крестьянскую, антиобщинную политику. С. Ю. Витте берёт курс на разрушение общины и принимает законы об отмене крестьянской «круговой поруки». Это означало, в частности, что земельный вопрос в будущем собираются решать за счёт самих крестьян и их уравнительного общинного землевладения, а не за счёт хлебных олигархов, имевших землю в избытке. Первоначально программа либеральной аграрной реформы была сорвана так называемыми «реакционерами» – В. К. Плеве, К. П. Победоносцевым и П. Н. Дурново. Изданный под их влиянием 26 февраля 1903 г. манифест провозглашал неприкосновенность «общинного строя крестьянского землевладения». Но в дальнейшем программу антиобщинных реформ, сравнимых по историческому смыслу и значению с гайдаровско-чубайсовскими, всё же кулуарно продавили.

А дальше начинается самое интересное. На защиту того самого, что отстаивали «замшелые реакционеры» сверху, поднялись крестьяне снизу, несмотря на все теоретически существенные классовые противоречия. Практически против правительственных либералов выступили как консерваторы, так и социалисты. Начался крестьянский бунт, но не только в виде «пугачёвщины», а и в институционально организованных формах. Два съезда Всероссийского крестьянского союза в августе и ноябре 1905 года вынесли постановление: вся земля должна принадлежать крестьянам на принципах «уравнительного распределения и семейной обработки». Запрещалась продажа земли и использование при её обработке наёмной рабочей силы. Программа получилась социалистической по духу: без принудительного госкол-лективизма, без хлебной олигархии и наёмного труда, без частной собственности на землю, но с гарантированным правом личного владения землёй и торговлей сельскохозяйственным продуктом. Это и были несколько обновлённые принципы общинного землевладения.

Характерно, что по вопросу об общине в России фактически сложился консервативно-социалистический консенсус, только его стороны не до конца осознавали этот факт. А потому не могли объединить свои усилия. И даже Карл Маркс, судя по его высказанному ранее мнению, наверняка согласился бы с этой консервативно-социалистической программой. Мнение же либералов подтверждалось только самими либералами, что говорит о его реакционности и даже политической паразитарности в российских условиях. Полное игнорирование либеральными реформаторами мнений общества как «справа», так и «слева» и вынуждает задуматься о либеральной составляющей российского самодержавия. Мнение о том, что либеральная «партия» в России боролась за демократию и уважала мнение народа, плохо соотносится с реальностью, но при этом является довольно устойчивым мифом.

Вопрос, однако, в том, почему либеральная «партия» тем не менее одерживала политические победы, идя против общества, и на какие властные ресурсы она при этом опиралась. Ответ на этот вопрос мог бы многое прояснить в динамике исторических процессов в России.

Правительственные либералы оказались ещё большими догматиками, чем социал-демократы. Поэтому крестьянское и революционное движение 1905–1907 годов было разгромлено, а правительство пошло по предначертанному самим собой пути.

Большую роль в установлении новых порядков в аграрной сфере сыграл министр П. А. Столыпин, продолживший курс С. Ю. Витте на демонтаж общинного землепользования, в котором он видел препятствие для конкуренции и появления «крепкого собственника». Выделять из «общей крестьянской массы» этих «сильных людей» (то есть кулаков) он предлагал, искусственно ломая хозяйственный уклад и отрезая землю. Причём земля хлебных олигархов (помещиков) оказывалась нетронутой. Этих новых людей – «отрубников и хуторян» – крестьянская масса ненавидела и как могла боролась с ними.

30 августа 1909 года Л. Н. Толстой пишет П. А. Столыпину знаменитое письмо о том, что надо прислушаться к мнению народа и отказаться от продажи земли, которая для него священна. И даже ставит министру своеобразный ультиматум: «То, что делается теперь с законом 9 ноября, подобно мерам, которые бы принимались правительством в 50-х годах не для уничтожения крепостного права, а для утверждения его. <���…> Письмо это пишу я только вам, и оно останется никому неизвестным в продолжение, скажем, хоть месяца. С первого же октября, если в вашей деятельности не будет никакого изменения, письмо это будет напечатано за границей» [48]. Разумеется, усилия Л. Н. Толстого не принесли никакого результата.

Несмотря на общую неудачу (отрубники и хуторяне неохотно выделялись из общины), столыпинская реформа достигла своих целей: община как возможный базис «русского социализма» была разрушена политическими верхами России, что во многом расчистило путь к власти большевикам.