Александр Щипков - Национальная история как общественный договор. От экономического гегемонизма к консенсусу традиций

В лице российских защитников геноцида киевской власти мы имеем представителей особого мировоззрения. Его можно назвать политической эсхатологией. В пределе это мировоззрение исходит из существования некоего абсолютного зла, против которого все средства хороши. Абсолютное зло с точки зрения носителя такой идеологии – это, например, «пророссийский сепаратизм», «путинский режим», а то и просто русские как национальная группа. Причём принадлежность к «абсолютному злу» – неверифицируемая категория. Она определяется не по конкретным поступкам (кто бомбит мирных жителей?), а чисто метафизически: зло – потому что зло, потому что «вне истории» – и больше нипочему.

Иногда представители этого эсхатологического «вероучения» говорят, что поддержкой донецко-луганского сепаратизма российские власти как бы предопределили дальнейшее развитие событий и дали Киеву индульгенцию на применение любых методов войны. Но те же самые люди отказываются признать, что на Майдане использование боевиков и никем не скрываемый американский след точно так же предопределили и появление жертв в ходе январских событий 2014 года. И уже ответом на это в силу экономических и языковых причин стал взрыв так называемого сепаратизма, а вернее, ирредентизма.

При прочих равных, как говорят математики, а в данном случае – при одинаковой неконстуционности киевского и донецкого «майданов» (тем более что второй был реакцией и, значит, по той же логике, был «предопределён» первым) – подавление одним майданом другого трудно считать восстановлением порядка и законности. Иными словами, отсчёт причинно-следственной цепочки в рамках политической эсхатологии ведётся от произвольно взятой, удобной точки. Системный взгляд на события отвергается вместе с моральными критериями.

В сущности, данная ситуация – не что иное, как релятивистский подход к моральным критериям в политике.

Утрата морально-нравственных ориентиров, вполне вероятно, незаметна для носителей этой идеологии. Но каждому, кто подходит к проблеме аналитически, понятно, что упорное нежелание представителей компрадорской прослойки называть кошку кошкой – не дань пресловутой политкорректности, а то, что в рамках западной политологии принято называть «борьбой дискурсов» (термин Дж. Холла). Любой дискурс охраняет свои границы. Поэтому он устроен таким образом, что, приняв тот или иной дискурсивный формат, его носителю очень трудно выйти за установленные рамки. В случае такой попытки наступает когнитивный диссонанс, чего носитель дискурса инстинктивно старается избежать как болезненного, проблемного, «непродуктивного» состояния. Проще говоря, возникает мировоззренческий кризис.

Это одна из причин, по которой среднестатистический представитель либеральной части гуманитарной прослойки использует то, что философы называли «хитростью разума». Он придумывает десятки лазеек, позволяющих обойти очевидный разрыв между теорией и фактами. Например, известный в России художник и публицист

Максим Кантор, ранее придерживавшийся левых взглядов, в оценке украинских событий вольно или невольно прибегает к правой политической оптике. В статье «Скифы в банке» он утверждает: «Те, кто порицал украинских бандеровцев и требовал введения войск для спасения русского населения, отнюдь не были интернационалистами» [18].

Строго говоря, неясно, почему спасение русского населения должно исключать чувство национальной общности. Консолидация русской диаспоры на Украине происходит отнюдь не за счёт подавления или нарушения прав украинского большинства. Это не та ситуация, когда выбор «своего», национально близкого, осуществляется во вред «чужому». Да и гибнущим под бомбами горожанам не так уж важно, каковы мотивы их спасения, не говоря уже о том, что среди них есть и этнические украинцы.

Чтобы верить в целесообразность и оправданность таких действий, нужно обладать особым сознанием. Секулярным на уровне символов и содержания, но религиозным по своей мотивации. Разумеется, внешний религиозный компонент такого сознания не имеет ничего общего с христианством, он гораздо ближе к гностицизму.

Автор «Скифов в банке» не замечает откровенно неонацистских установок украинской власти и корит неравнодушных людей в России за недостаток интернационализма. Условный нарушитель паспортного режима виновнее серийного убийцы? Типичный пример, когда полнота дискурса важнее морали. В данном случае – полнота «левого» дискурса, если понимать его так, как понимает автор: «Те, кто считает себя “левыми”… исповедует имперскую доктрину… невозможно одновременно бороться против фашизма и за империю».

В самом ли деле всякой империи противопоказан антифашизм? А как быть, например, с Францией, считающейся одной из стран-победительниц фашизма? Антифашизм французского «Сопротивления» ничуть не помешал Франции оставаться колониальной державой вплоть до середины 1950-х, огнём и мечом удерживая многострадальный Индокитай. Неужели французский антифашизм по этой причине был некондиционным, не той «марки»? А СССР? По логике автора «Скифов», Советский Союз не имел права сопротивляться нацистской германской империи, поскольку… сам был империей. Странная логика.

Разгадка, оказывается, в том, что «фашизм – это и есть имперская национальная идея». Разве? А мы-то думали, что фашизм – это расовая теория или любая другая доктрина исключительности, а вовсе не национальные приоритеты в политике. Если бы известные истории империи совсем не имели таких приоритетов, они бы не просуществовали и года. Но национальные интересы и нацизм – мягко говоря, не одно и то же. Великая Отечественная была с обеих сторон имперской войной, но только с одной, немецкой стороны она была войной этнической. Сталин защищал свою империю, но советские люди при этом защищали свои семьи от массового уничтожения. Так уж совпало. А вот планов проводить геноцид «неполноценных арийцев» точно не было ни у советских солдат, ни у тирана Сталина.

Что касается истории с Новороссией, то здесь именно Украина демонстрирует наряду с нацизмом классические имперские комплексы. Вспомним, каковы истоки и логика конфликта. СССР, не имея национальных притязаний, в своё время «отпустил» советские республики, – дал независимость всем, включая Украину. Если угодно, унял свою имперскую гордыню. А вот Украина не отпускает этнических русских – кстати, не переселенцев, а коренных жителей Донбасса. Одни стремятся вернуть своих. Другие стремятся удержать чужих. Не русские не хотят русифицировать украинцев, а украинцы хотят украинизировать русских. Так у какой же из сторон имперская политика сочетается с радикальным национал-расизмом?