Андрей Кемаль - ИГИЛ. Зловещая тень Халифата

Но дальнейшие империалистические интервенции с целью «исправления «проблем, порожденных предыдущими интервенциями – будь то авианалеты или вторжения сухопутных сил – лишь укрепят позиции ИГИЛ как защитников населения, находящегося под их властью, либо создадут предпосылки для появления идеологических преемников ИГИЛ. Хотя мы не можем в рамках данной статьи предоставить исчерпывающее толкование взаимозависимости между империалистической политикой на Ближнем Востоке и ростом расизма и исламофобии в США и Европе, но подтверждением существования этой взаимосвязи является тот факт, что такое клеймо социального отчуждения привело многих иностранцев под знамена ИГИЛ.

Последняя ключевая точка, на которой базируется наш анализ, это понимание роли человеческого фактора в предопределении результатов безличностных и долговременных процессов. В каком-то смысле, это задача по соединению воедино различных масштабов анализа. Одной из сильнейших сторон революционного марксизма является способность соединять индивидуальные и коллективные действия с абстрактным мышлением, которое помогает нам лучше понимать, как работает общество. Марксистский анализ предоставляет уникальную перспективу, потому что он утверждает существование реальной альтернативы ИГИЛ – активное включение народных масс региона в борьбу за хлеб, свободу и социальную справедливость, которые были лозунгами революций 2011 года.

Американская оккупация Ирака в 2003 году запустила процесс, который целиком изменил иракское государство и общество, что послужило прямой причиной явления ИГИЛ в 2014 году (которое, впрочем, не было неизбежным). Американские чиновники утверждали, что строят «консоциональную демократию», где власть будет разделена между представителями различных религиозных и национальных сообществ согласно системе квот.

Консоциональный подход к управлению Ираком привел к крайне неолиберальной политике, которая продвигалась такими фигурами, как Поль Бремер, назначенный управлять коалиционным правительством, установленным после вторжения в стране. Пережив санкции, войну и оккупацию, иракское общество превратилось в настоящую гремучую смесь. Американские представители свидетельствовали в частном порядке, что они рассчитывали сохранить контроль над разворачивающимися процессами и использовать их к своей пользе, правильно играя на противоречиях между различными сектантскими группировками, и время от времени их подогревая. В реальности система, которую они создали, быстро вышла из-под их контроля, и исправить ситуацию удалось только временно – заоблачными вливаниями денег и военных сил во время «операции» 2007–2008 годов.

Важно рассматривать развитие ситуации после 2003 года в правильном контексте. Иракское общество и до вторжения не было целиком свободно от сектантства. Баасистский режим долгое время использовал сектантство и провоцировал этнические конфликты для поддержания собственной власти. Например, правительственная пропаганда рисовала все шиитские оппозиционные группы как «пятую колонну», работающую на соседний Иран, а правительство проводило политику «арабизации «в населенных курдами районах северного Ирака, с целью упрочнения собственного контроля над богатыми нефтью северными городами Киркук и Мосул.

Тем не менее, влияние сектантства в значительной степени сводилось на нет целым рядом факторов, включая смешивание иракцев различных вероисповеданий в правительственном аппарате. Столица страны, Багдад, была населена множеством курдов даже во время пика противостояния между Саддамом Хуссейном и курдскими повстанцами на севере [22], и, несмотря на попытки некоторых шиитских исламистских сил представить дело иначе, большинство иракских шиитов, призванных в вооруженные силы, не спешили брататься с иранскими единоверцами во время ирано-иракской войны. Более того, сохранялось наследие времен ожесточенной политической борьбы периода 40–60‑х годов, где лидировали такие секулярные силы, как Баас и Коммунистическая партия, и борьба была отмечена высоким уровнем развития забастовочного движения и социальных протестов, память о которых не стерлась еще у старшего поколения активистов [23].

Как бы то ни было, поражение иракских сил в 1991‑м, и обеднение иракского общества в результате санкций, наложенных на правящий режим, создало более благодатную почву для сектантства, которое пустило прочные корни в обществе. Напуганный последствиями восстания, начавшегося на юге страны, баасисткий режим начал отчаянно искать союзников, которые могли бы помочь удержать военную и политическую власть над страной. Саддам Хусейн создал Управление по делам племен для поддержания взаимоотношений с племенными вождями, которые поддержали ослабевшее центральное правительство.

Он также позиционировал себя как лидер суннитов, используя религиозную мобилизацию для укрепления своей власти и предоставляя преференции для суннитских религиозных структур. В то же время ослабление властных институтов под сокрушительным прессом международных санкций создало пространство, в котором религиозные институты значительно расширили поле своей деятельности, предоставляя гуманитарную помощь, образование и здравоохранение для все более нищавшего населения [24].

С самого начала, еще даже до того, как американские войска вступили в Багдад, американские чиновники решили управлять Ираком как страной, состоящей из разрозненных враждующих групп. Это видение иракского общества, судя по всему, берет начало в грубых оценках соотношения числа арабов-шиитов, курдов-суннитов и арабов-суннитов, отраженных в картах Ирака, которые имели широкое хождение среди американских чиновников в 2003 году [25]. Сектантский «баланс» – и где, возможно, конкуренция сект – активно поощрялись Америкой с самого начала иракской кампании [26].

Практика мухасасы – использования системы квот на предствительство людей различных вероисповеданий в органах власти – была полностью поддержана теми политическими партиями, выживание которых зависело от судеб воинствующего сектантства в регионе. Как поясняет Тоби Додж, эта система «по сути, приватизировала иракское государство. Система позволила иракской политической элите растащить государственную собственность по собственным карманам и финансировать за счет нее партии, к которым она принадлежит» [27].

Ключевым фактором, который предопределил быстрый выход системы из-под контроля, было неолиберальное наступление на остатки иракской инфраструктуры. Поль Бремер, не останавливаясь ни перед чем, добился того, что общественная собственность, системы здравоохранения и социальной поддержки были пущены с молотка [28]. Тем не менее, хотя американские корпорации сначала и ухватили небольшой кусок распродаваемой собственности, основными бенефициарами распродажи иракского государства были не международные инвесторы, а местные шишки – лидеры военизированных группировок и сектантских партий, которые оказались способны превратить заполученные структуры в высокодоходные рэкет-машины [29].