Анатолий Уткин - Большая восьмерка: цена вхождения

Американцы признают, что главный фактор в кардинальной реконструкции мира обнаружил себя с приходом к власти в СССР Михаила Сергеевича Горбачева, По словам Раймона Гартхофа, «он оказался готов пожертвовать советской политической гегемонией и военным преобладанием в Восточной Европе, готов пойти на непропорциональные уступки в вопросах контроля над вооружением (Договор о ракетах средней дальности в Европе, Ограничении стратегических наступательных вооружений. Ограничении обычных вооруженных сил в Европе), вывести советские войска из Афганистана, отказать в помощи кубинским войскам в Анголе и Эфиопии, вьетнамским войскам в Камбодже, разрешить региональные конфликты, разрушить социалистические режимы» 11.

Серое здание Президиума ЦК на Старой площади вызывало у знающих подлинный трепет. Здесь вершились главные дела государства, и не было сюда доступа не своим. И все же административной тайны в либеральные послебрежневские времена не утаишь. Наследовавший Брежневу в 1982 г. Андропов действовал по канону: он выдвинул в качестве ближайших помощников двоих преемников — южанина Горбачева и питерца Романова. Но Романов был далеко, в Ленинграде, а пятидесятиоднолетний Горбачев под рукой — это сказалось почти немедленно. Горбачев получил в руки контроль над всей промышленностью (с задачей осуществить здесь реформу), затем идеологию и сельское хозяйство.

Посланный сразу на два «мероприятия» — на похороны Черненко и на первое знакомство с новым Генеральным секретарем ЦК КПСС М.С. Горбачевым, вице-президент США Джордж Буш посчитал необходимым осмыслить происходящее и донести некоторые новые идеи до президента Рейгана. Государственный секретарь Джордж Шульц также запечатлел на бумаге свои впечатления. Рейган не поехал на похороны Черненко, у него не было особого желания знакомиться с новым Генеральным секретарем ЦК КПСС. 12 марта 1985 г. американская делегация прибыла в резиденцию американского посла в Москве Спасо-хаус, где в тот день отмечали день рождения посла Арта Хартмана. Шульцу запомнился орел у входа в библиотеку Спасо-хауса с надписью «Живи и давай жить другим». Визит к Горбачеву должен был дать американцам первое представление о новом хозяине Кремля. Весьма приметного Горбачева сопровождали министр иностранных дел Громыко, помощник Горбачева по внешнеполитическим проблемам Андрей Александров-Агентов и переводчик Виктор Суходрев. Горбачев сразу же поразил американцев неуемным потоком слов. Шульц отмечает, что не слышал еще ничего подобного. Подаваемые им прямые и косвенные сигналы были двусмысленными с самого начала. Во-первых, он поблагодарил за выражения сочувствия. Американская сторона должна исходить из того, что Москва сохранит преемственность. Во-вторых, Горбачев, указывая на старинные часы в кабинете, с улыбкой сказал, что «старые часы неважно определяют новое время». Горбачев отодвинул заранее подготовленные бумаги и разразился словесной бурей. Шульц: «Я внимательно наблюдал за Горбачевым, стремясь понять, что за фигуру он из себя представляет. Горбачев позже признался, что заметил следящего за ним Шульца и подумал, о чем думает этот американец» 12.

Новый советский лидер с самого начала поразил американцев тем, что говорил не об интересах собственного государства, которые он призван был охранять, а выступал в некой роли Христа, пекущегося «о благе всего человечества». Что это, попытка дипломатически обойти Америку? Или неуемное эго дорвавшегося до высшей власти политика? Небольшой, но высокопоставленной американской делегации не так уж часто приходилось встречаться с политиком, который как бы не любил все мелкое и готов был тратить свое время лишь на глобальные решения.

И что удивительно, он с самого начала как бы извинялся. Он не задавал вопросы, что американцы делают на всех континентах и во всех океанах, что делают США на базах, окруживших весь Советский Союз. Напротив, он словно оправдывался за величину своей огромной страны. «У СССР нет экспансионистских амбиций. У него есть ресурсы на многие столетия — людские, естественные ресурсы, огромная территория». Не правы те американские деятели, которые «сваливают все на Москву. У нас нет территориальных претензий к Соединенным Штатам даже в отношении Аляски и Русского Холма в Сан-Франциско».

Горбачев сделал обзор советско-американских отношений за все годы «холодной войны». Его особенно интересовал детант конца 1960 — начала 1970-х годов. Заметим, что американские собеседники не сокрушались по поводу угасшей разрядки напряженности, это делал тот, кого американская пропаганда изображала атакующей стороной, фактическим мировым агрессором. Горбачев в лицо сказал Бушу и Шульцу, что «наступил уникальный момент. Я готов возвратить советско-американские отношения в нормальное русло» 13. Неудивительно, что после беседы госсекретарь Шульц сказал вице-президенту Джорджу Бушу, что «в Горбачеве мы имеем совершенно особый тип лидера, невиданный прежде».

В администрации Рональда Рейгана не было более значительного специалиста по Советскому Союзу, чем работавший в аппарате Совета Безопасности Джек Мэтлок, которого в конечном счете Вашингтон и направил послом в Москву. Что было на уме у американского посла, когда он видел нового советского лидера и его быстро обновляющееся окружение? Спустя десять лет он напишет: «Хотя я считал реформу советской системы абсолютно необходимой, я признавал, что было бы ошибкой открыто провозгласить такую цель. Исходя из гордости и многого другого, они отвергли бы любые попытки предъявить требования об изменении их системы ради достижения соглашения с нами. Это заблокировало бы переговоры. Должен был быть найден окольный путь. Такой путь стал возможен ввиду растущего давления на советских лидеров открыть страну и децентрализовать контроль над обществом. Я был убежден, что открытые границы, свободный поток информации, установление демократических институтов произведут фундаментальные перемены в советской системе; но любой лидер, который становился на путь реформ, должен будет адаптироваться к большей открытости ради увеличения общественной эффективности. Поэтому мы должны были основывать свой курс на том, что советские лидеры на определенном этапе могут воспринять курс на большую открытость, на понижение «железного занавеса» и введения гарантий некоторых гражданских прав. Такие реформы могли бы стать самодовлеющими — стоило их только начать, — и было бы трудно обратить их вспять без крупных экономических и политических потрясений. Так Советский Союз мог бы, в конечном счете, измениться, даже если это не входило в первоначальные расчеты его руководства» 14.