Андрей Савельев - Миграционный потоп. Закат Европы и будущее России

От имени «потрясателей» был выдвинут следующий обличительный тезис вполне политического свойства: «опасаясь впасть в идеологическую ересь… вместо того, чтобы оценить реальную силу духовной субстанции, — мифотворческого фактора… сотворили миф о безусловной объективной реальности этнических общностей как неких архетипов». В противовес выдвинута собственная мифотворческая доктрина: «Этносы… есть умственные конструкции, своего рода „идеальный тип“, используемые для систематизации конкретного материала… Они существуют исключительно в умах историков, социологов, этнографов… в действительности же… есть некое культурное многообразие, мозаичный, но стремящийся к структурности и самоорганизации континуум из объективно существующих и отличных друг от друга элементов общества и культуры». Постсоветские этнографы стали претендовать на разрушение этнических мифов и замену их другими мифами — мифами об отсутствии объективных причин для этнической солидарности. Место этноса в либеральной парадигме заняла этничность — набор признаков, определяемых некими химерами группового сознания, которые требовалось систематических изживать. Мол, этноса как такового нет, но есть этничность. Этническая идентичность становилась «проклятой иррациональностью», которую надо разоблачать как наивное и опасное заблуждение.

В схватке двух подходов — номиналистов и реалистов — возникает два неудовлетворительных для науки вывода, подобных «основному вопросу» марксистско-ленинской философии о первичности либо этнического сознания, либо этнической материи. Первые выступают в роли социальных конструктивистов, вторые — эссенциалистов, первые выводят все категории из исторического контекста и состояния сознания общества, вторые — исключительно из объективных явлений.

Доминирующее ныне конструктивистское представление об этносе представляет собой совершеннейший научный типик, в котором барахтаются сотни приверженцев идей Просвещения, для которых этнос — игнорируемая сущность, подменяемая нацией-государством, понимаемым исключительно как некий общественный договор. В соответствии с таким подходом, этнос — «лишь миф». То есть, ложь, «воображаемая общность», осуществляемая как «перманентный психоз». В крайнем случае признается, что этнос — некая статистическая совокупность без признаков субъекта или же феномен, порожденный желанием к объединению. Возникает вопрос, каким же образом этнос все-таки фиксируется статистикой (хотя бы по каким параметрам) и откуда же берется желание сохранить единство? На эти вопросы постсоветские и западные этнологи-конструктивисты ответить не могут и не хотят, переводя вопрос в область политической догматики. То же происходит и с отношением к термину «нация».

Если эссенциалисты, стоящие на базисе марксистской философии, еще способны к научным изысканиям, то конструктивисты превращают объект исследования — этнос и нацию — в артефакт, от которого в крайнем случае остается лишь этноним (переносимый также на нацию). В последнем случае этносом или нацией становится то, что люди думают об этничности и национальности. А думают они разное. Соответственно, этнос и нация меняют свои лики в зависимости от текущего состояния общества и даже отдельных составляющих этого общества, для каждой из которых этнос и нация имеют собственные черты. Немалую роль в этих установках, превращающих саму науку в фикцию, сыграли уничижительные домыслы вроде: «потри любого русского и найдешь татарина».

Безусловно, гибридная природа этноса, определяемого не только близкородственными признаками, но и заимствованными чертами пришельцев извне, составляет важную проблему этнологии. Нет смысла протестовать против расовой доктрины этноса, когда разнообразные расовые признаки присутствуют в каждом этносе и в каждом индивидууме. И дело даже не в том, что некоторые из них являются биологически доминантными, в другие могут и вовсе вымываться из этнического генотипа с течением времени. Дело в том, что некоторые расовые признаки могут оказываться культурно доминантными, «просыпаясь» в определенных условиях даже вопреки биологическим задаткам, имеющим статистическое преимущество. Именно таким образом происходит взаимодействие природно-биологического и духовного в человеке — типично русский фенотип может сочетаться с совершенно нерусским культурным стереотипом. И напротив, фенотипически нерусское лицо может принадлежать человеку с «истинно русской душой» — казалось бы подавленные биологические корни «русскости» становятся для него доминантными в повседневном поведении. Судить о личности по экстерьеру опрометчиво. Атлетический торс может принадлежать трусу, а в хлипком теле заключаться могучий дух. То же касается физиогномики. Что лицо — зеркало души, узнаешь только после опыта длительного общения с человеком.

Не разворачивая подробных обсуждений, мы можем сказать, что этнос соединяет в себе и объективную природу человеческого родства и чувство (духовное чутье) этого родства. Этнос — это группа людей, соединенная чувством биологического родства (пусть даже весьма отдаленного и «замутненного» факторами родства с иными общностями), закрепленным в традиции (мифе). Утрата чувства родства разрушает этнос, несмотря ни на какие биологические причины для единства. Утрата биологического базиса делает родовую солидарность фальшивой, а фальшь рано или поздно разъедает родовой миф и этнос исчезает. Этническая природа нации ставит перед ней задачу культурного поддержания тех биологических доминант, которые изначально присутствуют в образовавшейся общности. Соответственно, возможна и необходима национальная этнополитика, целенаправленно проводимая государством ради собственного сохранения, означающая подкрепление заданных природой человека признаков племенного родства. Речь, разумеется, не о тотальной евгенической чистке, а о социальных практиках подкрепления биологических доминант данного народа и формирования из него нации — общности, в которой культурная среда пробуждает традиционные типы поведения, соответствующие определенному расовому типу.

Возвращаясь к проблеме этнического смешения, следует сказать, что пониманию феномена политической нации чрезвычайно мешает устоявшееся убеждение в том, что ни один государственный организм не обходится без смешения различных народов, и любой народ также есть плод какого-либо смешения. Такому убеждению противоречат факты истории и те закономерности, которые подтверждаются культурным материалом.

Смешение этносов становится естественным следствием после предположения об их смертности. Считается, что этносы рождаются и умирают. Но тогда непонятно, почему восстановленные образы наших предков из сохранившихся древних захоронений без труда соотносятся с типичным образом какого-нибудь из живущих этносов (скажем, фараон Тутанхамон как две капли воды похож на известного бразильского футболиста). Трудно совместить смертность этносов с фактом практического бессмертия генов. Но и помимо этого существуют достаточно серьезные причины с осторожностью относиться к теории этногенеза, основанного на изначальном смешении.