Борис Кагарлицкий - Варварство, социализм или...

5 Варварство как итог либеральной контрреформы

8 КРИЗИС КАПИТАЛИЗМА

Николай Вилонов

Социализм как историческая возможность

40 Василий Колташов

Что заменит неолиберализм?

49 Борис Кагарлицкий

Эпоха войн и революций

59 ИНТЕРВЬЮ

Сергей Соловьёв

Точка невозврата пройдена

72 АНАЛИЗ

Валерий Паульман

Нравственность и социальная революция

89 Иван Овсянников

Евангелие от Мамоны

96 Анна Очкина

Незнайки на коне

108 ИНТЕРВЬЮ

Ирина Глущенко

Модернизация на кухне

117 ДИСКУССИЯ

Круглый стол «Школы экспертов»

Глобализация, СССР, Россия.

119 Максим Козырев

Глобализация, опыт СССР и сценарии развития экономики России

139 Елена Ведута

От варварства к планированию через разделение труда

150 Борис Кагарлицкий

Наши перспективы и кризис буржуазной цивилизации

163 Вячеслав Игрунов

Упадок и шанс России

169 КНИГИ

Александра Яковлева

В чём состоит наше «общее» благо?

173 Василий Колташов

Империализм от зародыша до титана

178 Авторы

В начале XX века Роза Люксембург произнесла знаменитую фразу: «Социализм или варварство!» Может быть, это было несколько несправедливо по отношению к историческим варварам, тем самым, от которых ведут своё происхождение большинство граждан сегодняшних европейских государств. В конце концов, именно из варварских нашествий на Европу родился новый мир, породивший современную цивилизацию. В этом была своя закономерность. Не варвары разрушили цветущую цивилизацию Рима, а сама эта цивилизация на определённом этапе развития уничтожила себя. В этом отношении логика Розы Люксембург более чем понятна: буржуазная цивилизация идёт по пути античной, разрушая собственные основания. И она либо рухнет, уступив место новому варварству, которое восторжествует на её руинах, либо уступит место социализму, который является логическим завершением процесса демократизации, начатого буржуазными революциями прошлого.

В XX веке пророчество «красной Розы» сбылось в обеих своих частях. Социализм стал из теоретической идеи практической возможностью. Он не восторжествовал — вопреки советской пропаганде — «полностью и окончательно» на одной шестой части суши и в других местах, где были провозглашены коммунистические принципы, но он вышел за рамки идеологических построений и утопических мечтаний, его пытались реализовать, за него боролись. Социалистические отношения, пусть и непоследовательно, но получали возможность для развития в самых разных уголках мира от Сибири до Швеции. С одной стороны, социал-демократические правительства внедряли в западное общество элементы солидарности, коллективного принятия решений и нетоварной экономики. Их демократический социализм был не более чем дополнением к капитализму, корректировкой системы, сохранявшей прежние основания. С другой стороны, советский общественный строй, провозглашая социализм в идеологии, был далёк от этого идеала на практике, но не был он и полностью чужд ему. Огромное влияние, которое СССР оказал на историю человечества, связано именно с героической попыткой прорыва к новым общественным отношениям. Эта попытка потерпела крах, но даже в виде трагической неудачи советский опыт остаётся главным содержательным, идеологическим «стержнем» истории XX века. Социализм присутствовал в мире как реальная практика, даже если он не сложился в качестве победоносной системы.

Но и варварство продемонстрировало в XX веке свои возможности — мировые войны, фашистские диктатуры, атомные бомбы, напалм, сталинские лагеря и стадион в Сантьяго-де-Чили, новые технологии массового уничтожения людей, не менее изощрённые и жестокие технологии их массового оболванивания — вот ещё один вклад ушедшего столетия в историю человечества.

Начало нового века выглядит в идеологическом плане совершенно иначе, чем начало века прошлого. Итогом потрясений ушедшего столетия должно было стать благополучие потребительского общества в политической оболочке стабильной либеральной демократии. И то и другое было предложено в качестве нового светлого будущего всего человечества, даже если изрядная его часть пока не имела доступа ни к плодам демократии, ни к радостям потребления.

На деле, однако, утопия нового либерализма оказалась самой недолговечной и неубедительной из всех утопий, покорявших умы людей за последние столетия. В отличие от либерализма классического, неолиберализм не смог предложить людям сколько-нибудь внятного набора духовных ценностей или яркой, вдохновляющей перспективы. В отличие от своего именитого предшественника он был явно не в ладах с идеей прогресса, даже если время от времени говорил о прогрессивных методах или людях, демонстрирующих своё превосходство над отсталой массой наиболее эффективными способами добывания денег. Не случайно единственный философский текст неолиберализма был посвящён «концу истории». Эта идеология не видела будущего и боялась его.

Однако закономерное разложение неолиберализма (сперва как идеологии, а потом и как экономического порядка) в условиях исторического поражения социализма привело не к возвращению левых идей на авансцену общественной борьбы, а к распространению ещё более реакционных и мрачных воззрений и практик. И дело не только в возрождении ультраправых сил, которые казались полностью разгромленными в военном и политическом плане после Второй мировой войны. Дело не только в национализме, расизме и ксенофобии, которые вышли из подполья (что случилось с политкорректными европейцами — они резко изменились под влиянием кризиса или просто «перестали притворяться»?). В конечном счёте самую большую опасность устоям современной демократической цивилизации представляет сам неолиберализм, стремительно утрачивающий всякую, даже внешнюю связь с прогрессивным либерализмом прошлого. Избавившись от социалистического вызова, справившись с угрозой революции, капитализм начал дичать на глазах. Ведь именно эта угроза восстания и свержения делала правящие классы социально ответственными, а капиталистические отношения «цивилизованными». Партии организованного пролетариата выступали на протяжении XX века в роли дрессировщика рынка. Но этого дрессировщика в одних странах к концу столетия съели, а в других случаях он сам присоединился к хищникам, надеясь на участие в разделе добычи.