Игорь Овсяный - Тайна, в которой война рождалась… (Как империалисты подготовили и развязали вторую мировую войну)

14 февраля Нейрат вручил Фиппсу официальный ответ германского правительства. Оно заявляло о готовности заключить «воздушную конвенцию», а остальные предложения обошло молчанием. В качестве первого шага Берлин предложил Англии начать двусторонние переговоры. Это была грубо сработанная ловушка для Саймона. Заинтересовав перспективой соглашения по вызывавшему беспокойство Англии вопросу (оборона от нападения с воздуха), вбить клин в ее отношения с Францией.

Игра в полной мере удалась. Ответ гласил, что Форин оффис с радостью принимает предложение о германо-английском обмене мнениями в развитие уже имевших место двусторонних переговоров. Одновременно английское правительство сообщило о намерении послать в Берлин для переговоров министра иностранных дел Саймона (прибудет 8 марта). Чтобы скрыть истинную цель встречи, Лондон именовал переговоры «информационными беседами».

Успех превзошел все ожидания гитлеровцев. Впервые за 60 лет министр иностранных дел Англии посетит Берлин!

Ясно выраженное стремление Великобритании к сговору позволило гитлеровцам довести до конца задуманную дипломатическую комбинацию. Опубликование правительством Англии 4 марта «Белой книги», в связи с предстоявшими прениями по бюджету в палате общин [37], дало повод нацистам «обидеться». На следующий же день Нейрат вызвал Фиппса и сообщил, что Гитлер простудился и вынужден отказать себе в удовольствии принять британского министра. «Дипломатический» характер простуды «фюрера» не вызывал сомнений. Правительству Англии пришлось сделать хорошую мину при плохой игре. Двусторонние переговоры откладывались на неопределенный срок. Лондон оставался «на привязи» у германского МИД.

10 марта гитлеровцы пустили пробный шар. Услужливый корреспондент английской газеты «Дейли мейл» У. Прайс был приглашен к Герингу. Тот заявил, что Германия приняла решение создать военную авиацию. Англия и Франция, пояснил он, предложили ей участвовать в «воздушном пакте» о взаимопомощи. Но как может то или иное государство оказать помощь воздушными силами, не имея их?

В Берлине с нетерпением ждали реакции Лондона. Она оказалась именно такой, на какую рассчитывали. В парламенте Саймон опять заявил о намерении отправиться в Берлин. Гитлеровцы решили, что могут действовать без риска.

16 марта 1935 г. специальные выпуски берлинских газет вышли с сенсационными заголовками: «Великий день в истории Германии», «Отныне смыт позор поражения». Тогда же был опубликован закон о введении всеобщей воинской повинности. В мирное время германская армия будет состоять из 12 корпусов (36 дивизий). По подсчетам английских военных специалистов, новый закон должен был обеспечить рейху 550—600 тыс. солдат. (Французская армия располагала 300 тыс.)

«Во второй половине дня в субботу [16 марта] , – говорится в подписанном Нейратом меморандуме германского МИД, – рейхсканцлер принял в моем присутствии поочередно французского, английского, итальянского и польского послов, с тем, чтобы лично информировать сих господ о принятом в тот же день на заседании кабинета решении ввести всеобщую воинскую обязанность…»

Как и следовало ожидать, эта новость оказалась для всех послов «неожиданной».

Предположение гитлеровцев подтвердилось. Западные державы ограничились бумажными протестами. Об их тоне говорит, в частности, меморандум, который составил Нейрат после визита к нему Фиппса 18 марта.

«Сегодня меня посетил английский посол и вручил прилагаемую ноту, излагающую позицию британского правительства в связи с законом о расширении вермахта. Я отклонил содержащийся в первом пункте ноты протест по поводу одностороннего введения всеобщей воинской повинности и создания военно-воздушных сил и указал, что во всяком случае, поскольку Межсоюзническая контрольная комиссия установила, что положения Версальского договора, касающиеся разоружения, были выполнены Германией, а другие стороны, подписавшие договор, не выполнили своих обязательств о разоружении, договор был таким образом нарушен.

Я ответил утвердительно на вопрос, содержащийся в последнем пункте ноты, касательно того, намерены ли мы по-прежнему обсудить вопросы, поднятые во франко-английском коммюнике от 3 февраля, оговорив лишь, что должны быть исключены какие-либо предполагаемые дискуссии по вопросу – имели ли мы право ввести у нас всеобщую воинскую повинность. Английский посол тогда сказал, что, как он понимает, в этих обстоятельствах визит английских министров, который был уже согласован, состоится 24-го и в последующие дни».

Английский «протест» поверг в изумление даже гитлеровцев. После случившегося британские министры просили «фюрера» соблаговолить принять их в Берлине!

Закон от 16 марта 1935 г. означал односторонний разрыв Версальского договора и переход Германии к открытому вооружению. «Субботний сюрприз» Гитлера явился прямым результатом политики «умиротворения». Подчеркивая ответственность, которая ложилась на Англию, «Правда» писала:

«Если германское правительство демонстративно отвергло какие бы то ни было гарантии безопасности и бешено вооружается, чтобы навязать Европе новую войну, то оно осмелилось на этот шаг только благодаря позиции британского империализма… Английский империализм всеми силами мешает согласованным действиям тех, для кого вооружение фашистской Германии является непосредственной опасностью…» (2)

Генерал Де Боно, министр колоний, прибыл во дворец «Палаццо Венеция» для беседы с глазу на глаз с Муссолини. Участник пресловутого «похода на Рим» в 1922 г., ознаменовавшего установление в стране фашистского режима, он был на «ты» с итальянским диктатором. «Слушай, – сказал генерал, – если там будет война и если ты считаешь меня достойным и способным, честь руководства кампанией ты должен предоставить мне».

Речь шла об Эфиопии. Зная о замыслах «дуче» и тех, кто вдохновлял его политику, Де Боно спешил использовать случай в своих честолюбивых целях. В прошлом глава фашистской милиции, один из организаторов убийства Матеотти [38], он рассчитывал блеском военных побед прикрыть грязное пятно в своей биографии.

«Дуче пристально посмотрел на меня, – пишет Де Боно в своих мемуарах, – и сразу ответил:

– Разумеется.

– Ты не считаешь меня слишком старым? – спросил я.

– Нет, – ответил он, – потому что мы не должны терять времени.

С того момента у дуче окончательно сложилось мнение, что дело должно быть урегулировано не позже 1936 г… Стояла осень 1933 г. Дуче никому не сообщал о будущих операциях в Восточной Африке; только он и я знали о том, что должно произойти».