Вера Дорофеева - Сто лет восхождения

— Как-то все сложится?..

Новации в учебном процессе уже докатились в Минск из Москвы. На совете физико-математического факультета было решено перейти на новый метод. Занимались бригадами. А затем один отдувался за всех — сдавал зачет или экзамен. По математике или физике это всегда делал Лева. А комэск и другие брали на себя дисциплины общественные. Лев поражался ярости, с которой вламывались в неприступные, казалось, знания бывшие красноармейцы, деповские рабочие... Наверное, так же яростно они воевали, как занимались, засыпая от усталости над книгами.

Им трудно было угнаться за Левой, у которого понимание сути сложных физических явлений было, можно сказать, органичным. Но и ему было трудно угнаться за ними в какой-то одержимой работоспособности. И он, пятнадцатилетний юноша, которого все еще тянуло съехать вместе с ребятами с ледяной горки, погонять мяч со сверстниками на пустыре, ломал себя, заставляя погружаться все глубже в пучину высшей математики.

Однажды его отыскал комэск:

— Идем. Скоро лекция. Говорят, академик из Питера приехал. Ученик самого Рентгена...

Небольшого роста, плотный крепыш с пронзительными смеющимися глазами, со старомодно подстриженными, как у минских мастеровых, усами, академик Абрам Федорович Иоффе держался на кафедре спокойно. Преподаватели занимали первые скамьи.

...Какие же поразительные перемены свершились в физике! Разрозненные статьи в научных журналах, с которыми удавалось знакомиться, были всего лишь крохотными кусочками мозаики. Иоффе же демонстрировал картину современной физики целиком. Теория Эйнштейна вступает в противоречие с постулатами Бора. Резерфорд, бомбардируя альфа-частицами атомы азота, превращает его в кислород и водород. В начале двадцатых годов был создан в Ленинграде Радиевый институт. Академик Иоффе подробно рассказывал о новых экспериментах, об ошибках и парадоксах, о случайностях и догадках. И уже прозвучали с кафедры слова великого Пастера: «Случай помогает подготовленному уму». Лектор называл пока неведомые имена: Капица, Семенов, Лейпун-ский, Харитон... Новая физика в Стране Советов была еще молода. Но Абрам Федорович Иоффе гордился своими учениками.

Два академических часа лекции — малый срок. Когда академик, окруженный свитой физматовских профессоров, вышел в распахнутую дверь аудитории, Лева просто не заметил. Он сидел, потрясенный, на краешке скамьи где-то в верхнем ряду.

До этого дня он находился на распутье. Его влекла физика. Но в Минском университете тогда еще не было подлинных, сколько-нибудь значительных представителей этой науки. А школа математиков оказалась сильной. И Лева со своими математическими способностями очень вписался в эту атмосферу.

И вот первый настоящий физик. Обыденный в своем внешнем облике: темный костюм-тройка да накрахмаленная сорочка с тугим воротником, как у папы.

В тот день Лева так и не пошел на занятия. Он бродил по улицам Минска, обуреваемый противоречивыми мыслями.

Хотелось сейчас же пойти на вокзал и рвануть в Ленинград.

«Пусть я буду мыть пробирки, но только бы там — в самом центре современной физики», — Лева вдруг обнаружил, как закоченели ноги в ботинках на тонкой подошве, как ноют кисти рук, покрасневшие от холода...

Современная физика, как скоростной экспресс с мощным локомотивом, с каждым днем набирает ход. Не зацепишься сейчас, потом не догонишь...

Лева уже не шагал, а почти бежал домой по заметенным улицам. Разгоряченный, он взлетел на крыльцо, рванул дверь, дернул полированную ручку старинного звонка. Дверь распахнулась. И сестра Катя, хрупкая, тоненькая, добрая, радостно сообщила в передней: «А у нас гость?! Где ты так долго?»

За большим столом, где сходилась по вечерам вся семья, на обычном Левином месте сейчас сидел кто-то. Зеленая тень от козырька низко опущенной лампы скрывала гостя. И, разматывая шарф, расстегивая окоченевшими, непослушными пальцами пальто, Лева даже не обратил внимания на солидную шубу с пушистым шалевым воротником на вешалке. В столовой засмеялись. А Лева так и застыл перед вешалкой. Приезжий академик сидит у них за столом. Лева входит в столовую. Папа смотрит на сына и обращается к гостю: «Мой сын. Уже студент, математик». Лева пожимает мягкую ладонь.

За столом вспоминают довоенное прошлое, общих знакомых.

Им было о чем поговорить, что вспомнить — родителям и гостю из Ленинграда. Война с Германией и война гражданская. Горькие в своей обыденности судьбы любимых, многообещавших учеников, оборванные шрапнельным снарядом, или пулей «дум-дум» в болотах под Пинском, в степях под Азовом, на волжских откосах под Самарой, Царицыном, или сыпняком в инфекционном безымянном бараке. Крутится, крутится разговор, как ложечка в чайном стакане, перескакивая с одного на другое, возвращаясь назад, в прошлое.

Гость рассказывает о событиях двадцать первого года, развернувшихся на окраине промерзшего блокированного Петрограда, в Сосновке, под сводами бывшего Политехнического института имени Петра Великого.

Дредноуты Балтийской эскадры с опустошенными угольными бункерами и с полуопустевшими кубриками — моряки дрались на фронтах гражданской — застыли у стенки Кронштадтской гавани. Минированный сначала немцами, затем англичанами Финский залив напоминал суп с клецками. Бездымная, не затуманенная ни одним шлейфом пароходной трубы акватория Балтийского моря милостиво и равнодушно принимала в себя сильные воды Невы. На пограничной реке Сестре еще нет-нет да и вспыхивали перестрелки между патрулями.

Профессора и приват-доценты прилежно трудились на грядках персональных огородов, разбитых в парке Лесотехнической академии. Жена профессора Иоффе завела козу. Абрам Федорович с юмором рассказывал, как они всем семейством пытались в первый раз подоить эту козу. А Лева морщился будто от зубной боли, словно хотел поторопить гостя. Ну скорей же, зачем эти ненужные подробности. Где же главное...

Главное... В этом существовании, близком к первобытному, в Сосновке люди думали о будущем физики. Без громких слов и пышных речей, как-то само собой, организовался, начал жить и существовать первый в стране Физико-технический институт.

Смешно подумать, за обычную электролампочку или термометр спекулянты просили годовое профессорское жалованье, а люди в нетопленых лабораториях решали проблемы передачи электроэнергии на дальние расстояния, ставили эксперименты, подтверждающие или проясняющие постулаты новой физики. Сначала лабораториями служили пустынные аудитории Политехнического. Затем для Физтеха Петроградский Совет выделил основательное здание, выстроенное как раз в канун мировой войны. Здание предназначалось для клиники душевнобольных. И архитектор даже окружил его прочной, кованой оградой, на которой почему-то красовались барельефы бараньих голов. Они исправно служили предметом шуток, эпиграмм как для молодых сотрудников Физтеха, так и для профессуры.