Карл Саган - Мир, полный демонов: Наука — как свеча во тьме

Почему столь многим людям кажется труднейшей задачей изучать и преподавать науку? Я попытался изложить несколько вероятных причин: наука слишком точна и требовательна, ее открытия зачастую противоречат интуиции, тревожат, наукой можно опасно злоупотребить, она не признает авторитетов. Но нет ли более глубоких причин? Алан Кромер, профессор физики Северо-Восточного университета в Бостоне, заметил, что поразительное количество студентов не в состоянии усвоить даже первоосновы его предмета. В книге «Нездравый смысл: ересь науки» (Uncommon Sense: The Heretical Nature of Science, 1993) Кромер высказал предположение: наука трудна, потому что для нас это дело новое. Человечество как вид насчитывает сотни тысяч лет, а научный метод придуман всего несколько столетий тому назад. Мы просто еще не вполне овладели им, впрочем, как и письмом, которому несколько тысячелетий. Чтобы что-то получилось, требуется долгая тщательная подготовка.

Если бы не удивительное стечение исторических случайностей, мы бы вовсе не «придумали» науку, рассуждает Кромер:

Враждебность по отношению к науке — и это вопреки ее явным достижениям и выгодам — как раз и подтверждает… что она не укладывается в основное направление развития человечества. Наука появилась в результате невероятного везения.

Китайцы изобрели подвижные литеры, порох, ракету, магнитный компас, сейсмограф и систематические, под запись, наблюдения неба. Индийские математики придумали нуль, с которым так удобно считать, а значит, дали науке количественную меру. Календарь ацтеков был куда лучше, чем у тех европейцев, которые нахлынули и уничтожили их цивилизацию: этот календарь точнее и на более долгий срок предсказывал положение планет. Но внутри этих цивилизаций, по мнению Кромера, не развивался вопрошающий, скептический, экспериментальный метод. Этот метод зародился в Древней Греции:

Объективное мышление эллинов сложилось благодаря целому ряду специфических факторов. На первое место среди них я поставлю народные собрания, где люди учились рациональными доводами убеждать друг друга. Второй по значению фактор — экономика морских держав, уберегавшая от изоляционизма. Третий фактор — огромный и разнообразный грекоязычный мир, где свободно путешествовали ученые и другие люди по своим надобностям. Четвертый — сложившееся независимое сословие купцов, нанимавшее детям учителей. Пятый фактор — «Илиада» и «Одиссея» — два поэтических шедевра и воплощение свободного рационального мышления. Шестой фактор — литература в целом не контролировалась религией. И седьмой фактор — такие условия сохранялись на протяжении тысячи лет.

Совпадение всех семи факторов в одной великой цивилизации — невероятная удача. В истории человечества такое не случалось дважды.

Многое в этих рассуждениях мне по сердцу. Древние ионийцы и впрямь — первый среди известных нам народов — сделали источником мирового порядка и даже самого существования Вселенной не богов, а законы и силы природы. Лукреций воздавал грекам хвалу именно за это: «Природа освободилась, избавившись от своих высокомерных господ, и начала делать все сама без вмешательства богов». Однако имена этих ионийцев и их открытия упоминаются разве что во введении к курсу философии, а так они вовсе не на слуху. Они забыли богов — и их постигло забвение. Мы отнюдь не стремимся увековечивать память скептиков, а уж их идеи — еще менее. Герои, пытавшиеся объяснить мир в терминах материи и энергии, могли появляться вновь и вновь в разных культурах, но их тут же обрекали на забвение жрецы и философы — приверженцы традиционной мудрости, ведь и подвиг ионийцев был практически забыт после эпохи Платона и Аристотеля. Учитывая множество культур, множество таких экспериментов, можно допустить, что приживался этот метод далеко не всякий раз.

Прошло всего 10 000-12 000 лет с тех пор, как впервые были одомашнены растения и животные и началась цивилизация. Прорыву ионийцев 2500 лет, и он почти стерся из памяти. Можно обнаружить первые шаги к научному методу в Древнем Китае, в Индии и в других местах — неуверенные, незавершенные, не принесшие таких результатов, как в Греции. Но что было бы, если бы не появились ионийцы и греческая математика и наука в целом не достигли расцвета? Возможно ли, чтобы никогда больше в истории человечества наука уже не возникла бы? Или, принимая во внимание множество культур, множество исторических вариантов, мы вправе допустить, что нужная комбинация факторов раньше или позже сложилась бы где-то в другом месте — на Индонезийских островах или на Карибских, где-то на периферии центрально-американской цивилизации, куда так и не добрались бы конкистадоры, или в норманнских колониях на побережье Черного моря?

Полагаю, что не трудность предмета становится препятствием для научного мышления. Даже в ограниченных, зашоренных культурах осуществляется сложная интеллектуальная деятельность. Шаманы, маги и богословы изрядно поднаторели в своем непростом искусстве. Нет, препятствия — главным образом политического, иерархического происхождения. Если культура не предусматривает новых вызовов, внешних или внутренних, и фундаментальные реформы ей не нужны, то и новые идеи не поощряются. Напротив, ереси считаются опасными, мышление застывает в жестких рамках, против недопустимых идей применяются санкции — и, кстати говоря, все это почти не наносит вреда цивилизации в целом. Но, если окружающая среда — биологическая, климатическая, политическая — стремительно меняется, тупое копирование прежних способов жизни уже не годится. В таких обстоятельствах награда достанется тому, кто не станет слепо следовать традициям или уговаривать физический либо социальный мир быть таким, каким его хотят видеть, но откроет свой разум и воспримет уроки самой Вселенной. Каждому обществу приходится выбирать себе безопасный путь между крайностями жесткости и открытости.

Греческие математики сделали великий шаг вперед. Напротив, греческая наука, т. е. первые ее шажки, неуклюжие, обычно неподкрепленные экспериментом, — сплошные заблуждения. Вопреки известному факту — в темноте человек ничего не видит — греки утверждали, что глаз испускает особого рода лучи (такой вот древний радар), и эти лучи, натыкаясь на предметы, отскакивают и возвращаются в глаз, и так устроено зрение. (Тут они ошибались, но все же и в оптике достигли кое-каких успехов.) Несмотря на явное сходство многих детей с матерью, греки верили, что все наследственные характеристики передаются исключительно со спермой, а женщина — лишь пассивный сосуд. Они полагали, что некая сила приподнимает брошенный горизонтально камень, и потому тот упадет на землю позже, чем камень, брошенный с той же скалы вертикально вниз. Они были очарованы геометрией, круг считали совершенной фигурой, а поскольку небеса они тоже считали совершенными (хоть им и мерещился «человек на Луне», а пятна на солнце перед закатом порой видно невооруженным глазом), соответственно, планеты обязаны были двигаться по кругу.