Инна Соболева - Принцессы немецкие – судьбы русские

Они проводили вместе много времени. Александр ничего против не имел, у него и в мыслях не было ревновать жену. Зато окружение… Грязные слухи ползли по дворцу. Мария Федоровна ими воспользовалась. Знала: заронить подозрение в голову Павла ничего не стоит. И он накажет тех, кого посчитает виновными. Потом одумается, но дело будет уже сделано. И она не просчиталась: Адам Чарторийский был выслан из Петербурга.

Братья Чарторийские, Адам и Константин, появились при русском дворе года за полтора до кончины Екатерины II. Они находились в русской столице фактически в качестве почетных заложников. После раздела Польши многие польские аристократы стали непримиримыми врагами российской царицы. Среди самых влиятельных – князь Чарторийский. Вот и «пригласила» Екатерина в Петербург любимых его сыновей: в такой ситуации князь наверняка не решится на действия, враждебные России. Кроме того, убежденная в своих талантах воспитательницы, она надеялась превратить молодых князей из врагов в друзей империи.

Государыня не препятствовала сближению старшего из братьев, Адама, со своим внуком. Более того, общение с умным, блестяще воспитанным и образованным польским аристократом казалось ей полезным для еще не вполне сложившегося характера Александра. Если бы знала, какие разговоры ведет ее мальчик со старшим другом, может быть, и воспрепятствовала бы зарождающейся дружбе. Дело в том, что князь Адам был убежденным вольнолюбцем. Его враждебное отношение к политике Екатерины относительно Польши вполне понятно. Но он (разумеется, только в мыслях и на словах) посягал на самодержавие как таковое, делился с великим князем своими планами свержения деспотизма, уничтожения рабства, введения конституционного правления. В душе Александра, мечтательного вольнодумца (и будущего самодержавного монарха), взволнованные, красивые слова вызывали восторг: как удивительно совпадают их мысли!

Упрекать пана Адама, что он «совращал» будущего российского императора с истинного пути, едва ли справедливо. Александр первым поделился с князем сокровенными мыслями: «Великий князь сказал мне, что он нисколько не разделяет воззрений и правил Кабинета двора; что он далеко не одобряет политики и образа действий своей бабки; что он порицает ее принципы; что все его желания были на стороне Польши и имели предметом успех ее славной борьбы; что он оплакивал ее падение; что Костюшко в его глазах был человеком великим по своим добродетелям и потому, что он защищал дело человечества и справедливости. Он сознался мне, что ненавидит деспотизм повсюду, во всех его проявлениях; что он любит свободу, на которую имеют право все люди, что он с живым участием следил за французской революцией…

Прохаживаясь вдоль и поперек по саду (Таврическому. – И. С.), мы несколько раз встречали великую княгиню, прогуливавшуюся отдельно. Великий князь сказал мне, что его супруга – поверенная всех его мыслей, что она одна знает и разделяет его чувства, но что, за исключением ее, я – первое и единственное лицо, с которым… он решил говорить о них, что он не может поверить их решительно никому, ибо никто в России еще не способен разделить их или даже понять…

Этот разговор был пересыпан, как легко себе представить, излияниями дружбы с его стороны, с моей – выражениями удивления и благодарности и уверениями в преданности… Я расстался с ним, признаюсь в том, вне себя, глубоко взволнованный, не знаю, сон ли это или действительность…»

Впрочем, не исключаю, что Екатерина знала об этих крамольных беседах, но понимала: человек мыслящий и не лишенный способности чувствовать должен переболеть свободомыслием. Важно, чтобы это случилось вовремя. Верила: как только внук придет к власти, «республиканский дух» мгновенно развеется. Она ведь сама в молодые годы была заражена этим духом, ей даже удалось удивить мир, сделаться в глазах Европы и собственной страны революционеркой, изложив свои либеральные идеи в официальном документе. Но как только от теории нужно было переходить к практике, она отступила. Вынуждена была отступить. Почему? Да потому, что в годы ее увлечения либеральными идеями никто в России еще не способен был разделить их или даже понять. Так что Екатерина не особенно беспокоилась: раз внук понимает бесплодность своих свободолюбивых мечтаний, значит, со временем ими переболеет.

А вот Елизавета и представить не могла, как скоро ее муж откажется от вольнолюбивых мыслей. Высылку Чарторийского она пережила очень болезненно и никогда не простила Марии Федоровне ее интригу. Но вовсе не потому, что лишилась возлюбленного. Возлюбленным он не был. Моя уверенность основана на безоговорочном утверждении лучшего знатока той эпохи, великого князя Николая Михайловича, да и на собственных выводах. Ее характер, ее тогдашние отношения с мужем делают, на мой взгляд, измену просто невозможной. По крайней мере, измену физическую. Кроме того, она доказала, что если хочет что-то скрыть, то это ей блестяще удается: о ее мнимом романе с князем Адамом при дворе шептались все, а вот о настоящем романе (о нем речь впереди) знали только те, кого она сама посвятила в свою тайну. А тогда Мария Федоровна и Павел Петрович лишили ее друга, единомышленника: он так ее понимал, с ним единственным можно было быть откровенной.

Став императором, Александр незамедлительно вернул Чарторийского в Петербург. Казалось, наступило время свершений: то, о чем они так взволнованно говорили, о чем так долго мечтали, никто не мешал осуществить. В это время Елизавета писала: «Как ни горестно мне думать о горестных обстоятельствах смерти императора, я дышу свободно вместе со всей Россией».

Первым шагом к свободе стало учреждение полуофициального Негласного комитета. В его состав вошли друзья и единомышленники: Виктор Кочубей, Павел Строганов, Николай Новосильцев, Адам Чарторийский. Елизавета присутствовала на заседаниях и наравне с мужчинами участвовала в обсуждении всех вопросов, касающихся реформ, конституции, свободы. Но все они, вольнодумцы и республиканцы, как только им пришлось заняться реальной политикой, стали неожиданно осторожны. Ничего удивительного: они наконец поняли, как мало знают страну, положение народа, особенно крестьян. Прежде чем их освобождать, нужно было во всем разобраться. Даже сам Фредерик Сезар (Цезарь) Лагарп, учивший Александра вольномыслию, находил, что небезопасно освобождать крестьян при чудовищно низком уровне их просвещения. Надо их сначала образовать и перевоспитать, а уже потом освобождать.

Обычно по случаю коронации новый монарх одарял сановников крепостными крестьянами. Александр таких подарков не сделал, чем вызвал откровенное недовольство. Одному из недовольных молодой император твердо заявил: «Большая часть крестьян в России – рабы: считаю лишним распространяться об унижении человечества и о несчастии подобного состояния. Я дал обет не увеличивать числа их и потому взял за правило не раздавать крестьян в собственность».