Сергей Котков - Сказки о русском слове

Употребляемое в смысле «точно, подлинно», образование именно приобрело и обычное ныне значение «как раз». Семантика слова развивалась и в другом направлении. Когда являлась необходимость в точном перечислении чего-нибудь, обобщенно уже названного, прибегали также к именно . В этих случаях данное слово означало не просто «поименно», а равнялось по смыслу выражениям иными словами ( именами ) или иначе говоря и, затем, пояснительному союзу то есть . Такая семантика слова именно — явление заведомо не раннее, но и не последнего столетия. В указе петровского времени о «строении светлиц и изб» на дороге «по случаю шествия государя», где мог бы он останавливаться, звучит, например, повеление: «чтоб в тех избах была чистота, и гаду, а именно: тараканов и сверчков не было б» [20] «Воронежские петровские акты, хранящиеся в архиве Воронежского губернского статистического комитета», вып. 1. Воронеж, 1872, стр. 171. .

Родившись наречием узкого значения (только «поименно»), слово именно с течением времени, как можно было видеть, становилось все более и более ёмким в семантическом отношении, а вместе с тем, естественно, и более отвлеченным: совмещение в слове ряда значений ослабляло их определенность. А наделенное отвлеченным значением слово в определенных условиях становилось не только пояснительным союзом, но и усилительно-выделительной частицей. Подобная «служба» слова именно — явление тоже не особенно новое. К эпохе Пушкина это явление уже вполне сложилось: «Он имел именно тот ум, который нравится женщинам» (Пушкин, Метель); Гринев приказывал отписать о сыне: «…да в какое именно место он ранен и хорошо ли его залечили» (Пушкин, Капитанская дочка). Все современные значения именно у Пушкина находим.

Такова краткая история именно . Она хорошо показывает, что развитие отвлеченности в слове не только не обедняет его, но делает более совершенным, более гибким средством общения.

В исторической жизни языка иногда бывает так: значения отдельных слов со временем сближаются, совпадают, становятся тождественными. Слова, различающиеся по звучанию, но тождественные или близкие по значению, образуют синонимические ряды (от греч. synonymos «одноименный»), например: глаза, очи; отважный, смелый, храбрый; вернуть, возвратить, воротить; и т. д. В современном русском языке в синонимических отношениях находятся и прилагательные опрятный и чистый. Опрятный объясняется так: «чистый, аккуратный; тщательно прибранный» (Слов. Акад., VIII, 1959). Семантическая общность этих образований все же не беспредельна. Если чистую комнату называют и опрятной, то чистую воду — нет. Воротничок — и чистый и опрятный, а глаза — только чистые. На первый взгляд подобные факты — «капризы» языка. Однако история слова опрятный раскрывает их правомерность. Воссоздать ее помогают нам памятники письменности и материалы народных говоров.

Оказывается, прежде в русском языке был употребителен глагол опрятывать , семантически более или менее близкий к убирать и хоронить . Приведем один пример. Писцы, посланные в Соль Вычегодскую в 1645 г., получили указание: хлеб в деревнях, отписываемых «на государя» за ослушание их обитателей, «велѣть пожать и съ поль опрятать и обмолотить» [21] «Акты писцового дела. Материалы для истории кадастра и прямого обложения в Московском государстве», т. II, вып. 1. «Чтения ОИДР», 1916, кн. 3. М., 1917, стр. 461. . Власти города Борисоглебова просили прислать «для хлѣбного опряту (уборки хлеба. — С. К.) ратных людей» [22] Записная книга Московского стола 7173 года. — РИБ, т. XI. СПб., 1889, стр. 15. . И в русских народных говорах с опрятывать связывалось значение «у(при)бирать, класть и ставить все и на свое место» (Даль, Слов.) Опрятывали — убирали, хоронили хлеб, опрятывали и умерших. Напомним несколько строк из Никоновской летописи. Получив известие о смерти матери, князь Константин Всеволодович, «возрыдавъ и возплакавъ, рече: „увы мнѣ! Каковаго богатства лишихся, яко не опрятавъ рукама святое тѣло матере своеа, и гробу не предахъ“» [23] Полное собрание русских летописей, т. X. СПб., 1885, стр. 50. .

С погребением было связано обмывание и одевание покойника, а поэтому опрятывать стало означать не только «погребать», но и «обмывать» и «одевать». Еще в минувшем столетии в народной речи опрятывать (сов. вид опрятать ) употреблялось в смысле «хоронить покойника, обмыть, одеть его и погребсти» (Даль, Слов.). А обмытый, одетый, естественно, получал название опрятного . Разумеется, кроме похорон, могли быть и другие случаи, когда опрятывание чего-либо сопровождалось приведением его в чистое, прибранное состояние. Краткая форма опрятно в необычном как будто значении — «скромно» внесена в Лексикон славеноросский, составленный П. Берындой в XVII в. Но, в сущности, такое значение являлось вполне оправданным: опрятывание чего-либо, скажем, непрочного, хрупкого, и особенно опрятывание тайное, например каких-либо ценностей, производилось осторожно, осмотрительно. А от понятий «осторожно», «осмотрительно» до «скромно» — один шаг. Отголоском этого последнего значения явилось толкование слова опрятно в Лекс. 1704 г.: «уборно, чинно или стройно». В XVII в. бытовало и опрятство в смысле «осторожность», «скромность». Протопоп Аввакум рассказывал: «И виде меня печал(ь)на, протопопица моя приступи ко мне со опрятъством, и рече ми: „что, господине, опечалился еси“» [24] «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». — РИБ, Т. XXXIX. Л., 1927, стр. 43. . Впоследствии, утратив эти значения, опрятство некоторое время прозябало в литературном языке, но исключительно в виде синонима к образованию опрятность (Слов. 1847). Видимо, о таком опрятстве и поется в песне, относимой к 1780 г.:

В дополнение к сказанному заметим: опрятанное было опряткой . Сельский поп жаловался: «хлѣба на дорогу възят(ь) нечава каторая была опрятка (запас хлеба. — С. К.) и тое проѣлъ» (Источн. XVII — нач. XVIII в., 124).

Отметим и несколько особое употребление глагола опрятывать — опрятатъ : « Опрятатъ битое животное , обеловать, освежевать; снять шкуру, выпотрошить, обмыть» (Даль, Слов.). О том, что оно не новое, узнаем из повести о Ерше — сатирического произведения XVII в.