Дэвид Берлински - Искушение астрологией, или предсказание как искусство

Пригласив Фрасилла на Родос, Тиберий подверг его допросу, который, как рассказывает Тацит [70], происходил на террасе виллы Тиберия.

Далеко внизу — очень далеко — посверкивает море, небо отливает лазурью, терраса утопает в цветах, но насекомые не мешают беседе. Нервозно бормоча, Фрасилл раскладывает свои таблицы, а Тиберий одобрительно хмыкает или откашливается, прежде чем впасть в хмурое молчание, которым он славился. Тиберий бегло говорил и читал по-гречески, обожал греческую литературу, но образование его ограничивалось риторикой, поэзией и военным делом. В науках он был не силен. Таблицы, разложенные на его столе, имели отношение к астрономии, о которой он не имел никакого понятия.

Я так и вижу, как, теребя мочку уха, потом нервно дергая нос, проводя пальцем от переносицы и сдавливая ноздри, Фрасилл производит расчеты. Общие предположения относительно его жизни и личности были бы оскорбительны для Тиберия. Таблицы Фрасилла ставили особенный вопрос, а расположение Солнца, Луны и планет в них соответствовало тому моменту, в который он был задан. Фрасилл испещрял пергамент каракулями и астрологическими символами. Он измерял углы и рисовал стрелки. Возможно, даже начертил машинально пару-тройку эзотерических формул. Очевидно, самыми точными его инструментами были водяные часы и сложная планетарная таблица, ходившая по римскому миру десятки лет. И вот, погруженный в работу, он вдруг прозрел собственную судьбу, обвившую его щиколотки в ремнях сандалий, точно мощная лиана.

Какое там престолонаследие, какие там Солнце, звезды и сверкающее море. Ему, Фрасиллу, угрожает опасность. Человек, маячащий рядом с привычно нахмуренным непроницаемым лицом, отнесется к смерти другого человека как к весьма подходящему способу решить собственные проблемы.

Фрасилл взглянул на ажурную стену, которая отделяла террасу от моря, что плескалось далеко внизу. Личная охрана Тиберия стояла на часах на дорожке, ведущей от террасы к вилле. Этим дубинам будет только в радость сбросить его с террасы, а потом снова нести караул, подставив бронзовые шлемы горячему солнцу. Здравый смысл подсказал простую мысль: скажи Тиберию то, что тот хочет услышать.

А затем — беги.

Но что же хотел услышать Тиберий? Плохие известия могут разочаровать его и привести в бешенство. Хорошие — дать повод усомниться: а не льстят ли ему? Уж слишком много развелось нынче охотников польстить Тиберию. Нужды в том, чтобы этим занимался еще и астролог, не было. И тут неожиданно Фрасилл ясно увидел путь в густом тумане своих сомнений. Тиберий наследует трон, объявил он.

Звезды сказали свое слово, а если не сказали, то проявили себя на привычном языке нечетких жестов. Тиберий молча выслушал предсказание астролога, при этом его мрачная, всем известная раздражительность не исчезла и даже не смягчилась. Фрасилл, весь на нервах, стоял в луче света и время от времени поднимал на Тиберия взгляд, чтобы угадать его реакцию. Итак, Тиберий услышал то, что надеялся услышать.

А что , спросил он, обещает таблица самого Фрасилла на ближайшие годы?

Фрасилл, измеривши положения звезд и расстояния меж ними, усомнился, а после испугался, и чем больше смотрел он, тем сильнее разрастались в нем изумление и страх. Потом вскричал он, что страшная, а может, и смертельная угроза нависла над ним. Тиберий обнял астролога, похвалив за предсказание беды, и пообещал, что беда эта минует его. С тех пор Фрасилл стал одним из ближайших друзей Тиберия, а слова его стали считаться пророческими.

Занятная история, и, если прочитать ее как следует, увидишь, что сердце человеческое подобно бесконечному коридору из зеркал…

Разговор Тиберия и Фрасилла стал вехой в истории, одним из эпизодов в потоке времени. Разумеется, астролог не был ровней императору. Власть направлялась в одну сторону: от могущественного Тиберия к беспомощному Фрасиллу. Тиберий, без сомнений, мог приказать, чтобы Фрасилла сбросили с террасы на береговые скалы, где его и настигла бы смерть. Это понимали все: и Тиберий, и Фрасилл, и Тацит.

Но у этой истории есть и другая сторона, восстанавливающая до некоторой степени симметрию для ее протагониста. Если уж мы принимаем в расчет жестокость Тиберия, не стоит забывать и о его ранимости. Он стоит там, на залитой солнцем террасе, остолбеневший, если верить описанию Тацита, крупный мужчина, которому неудобно в собственном теле, и угрюмо ждет, когда мудрый греческий астролог произведет расчеты, которые предскажут его, Тиберия, судьбу. Понятие судьбы играло важную роль в жизни любой цивилизации. Так, например, авторы «Энума Ану Энлиль» полагали, что человеческая судьба — это выражение некоторой системы индивидуальных сил. Эти силы неподвластны человеческому контролю, но постичь их можно. Судьба человека определена действиями богов, и, если она начертана звездами, это объясняется в основном тем, что боги выбрали случайные участки космоса, чтобы записать свои мысли.

Фрасилл противостоял Тиберию с помощью власти совсем иной природы. Звезды говорили с ним так же, как и с каким-нибудь придворным астрологом, жившим за тысячу лет до этого. Но то были другие звезды. Никакие боги не оживляли движение Солнца вперед, никакие боги не вели Луну вокруг Земли. Боги и богини по-прежнему обитали в греческой и римской космологии, но теперь их нельзя было спросить или задобрить. И, несмотря на всю практическую пользу, они покинули астрологическую систему. Появилось нечто новое: пугающая и точная согласованность астрономической системы и человеческой жизни.

Неудивительно, что Тиберий колебался. В разговоре этих двоих, будущего императора и астролога, ковались новые отношения. Волшебники и чародеи прошлого исчезли в мгновение ока, а им на смену пришли люди, претендовавшие на новый тип знания, реального, но недосягаемого, уяснить которое можно было только посредством изучения, дисциплины, опыта и, возможно, некоторого врожденного дара.

Светоний рассказывает другую историю о другом императоре, Домициане, самом последнем и ничтожном в династии Флавиев, и другом астрологе, Асклетарионе [71].

Тиберий был сильной личностью, неодолимой в глазах современников, несмотря на всю его печаль. Однако династия Юлиев-Клавдиев завершилась — жалкой смертью Нерона. После чего императорский трон занимали императоры Гальба, Отон и Вителлий, и каждый из них не оставлял после себя наследника. Домициан был из династии Флавиев, преемник Веспасиана и Тита, своих отца и брата. Он приложил немало усилий, чтобы закрепить пороки предшественников, но палец о палец не ударил, дабы приумножить их добродетели.

Домициан родился на Гранатовой улице, сообщает Светоний, в шестом районе Рима. Детство его было отмечено «и бедностью, и унижениями». По Риму ходили слухи, что по молодости лет над Домицианом надругался его последователь, император Нерва, хотя Светоний не объясняет, почему в империи, где детей иногда казнили, сексуальное насилие должно было вызвать возмущение. Еще сложнее найти подтверждение тому, что он рос в нищете. Светоний говорит лишь о том, что у этого во всем остальном аристократического семейства не хватало столового серебра. Это обстоятельство исключает богатство, но вряд ли может служить признаком нужды. Был Домициан беден или нет, но ему удалось захватить власть, и сделал он это с помощью хитрости, не подкрепленной храбростью. Домициан был одним из самых закоренелых интриганов в истории. Когда император Тит — между прочим, его родной брат — слег от болезни, Домициан приказал его слугам делать вид, что император мертв.