Виолетта Гайденко - Западноевропейская наука в средние века: Общие принципы и учение о движении

Следующий раздел средневекового знания составляют науки о живом. Они понимались как науки о душе, рассматриваемой как принцип и источник и растительной, и животной, и разумной жизни и содержали богатый эмпирический материал и систему аристотелевского толка.

Наконец, комплекс астролого-медицинских знаний, к которому в известном отношении примыкает также учение о минералах, и алхимию следует выделить как особое направление средневековой науки.

Задача данной работы — исследовать средневековое учение о движении. Этому исследованию предпосылается анализ общей характеристики социокультурного контекста средневековой науки, форм функционирования и передачи научного знания в средневековом обществе Особое внимание уделяется выявлению принципов средневекового научного мышления.

Задача историко-научной реконструкции таких исключительно сложных феноменов духовной культуры, как наука античности, наука средневековья, наука нового времени, в их целостности и своеобразии ставит перед исследователем ряд трудных методологических проблем. Одна из них — выявление тех «скреп», которые соединяют воедино разнообразные научные знания, наличные в обществе в определенный период его развития, делая их частями целостной системы знания, существующей в данную эпоху. Очевидно, что в поиске таких скреп нельзя ограничиться анализом утверждений, пусть самых общих, но относящихся лишь к одной из научных дисциплин исследуемого периода.

В то же время важность анализа последних неоспорима: невозможно составить представление о Науке в целом, не зная положений, которые играют роль «аксиом» в том или ином научном исследовании. Из них исходят, когда высказывают предположения, относящиеся к кругу новых явлений, к ним возводят, как к последнему основанию, любое частное объяснение, касающееся наблюдаемых фактов.

Например, в аристотелевской физике подобной аксиомой является тезис о наличии естественных мест, соответствующих четырем основным элементам: огню, воздуху, воде и земле, из которых составлено любое физическое тело. Этот тезис играет роль своеобразной призмы, сквозь которую ученый-аристотелик рассматривает любое движение и его виды. Во всяком изменении он прежде всего вычленяет три момента: движущееся тело; элементы, из которых оно состоит; естественные места, к которым стремятся эти элементы. Если стремление данного тела к своему месту не сталкивается с аналогичными стремлениями других тел, т. е. когда речь идет о «естественном», а не насильственном движении, указанный тезис дает исчерпывающее объяснение механизма движения. И в случае насильственного движения объяснение тоже опирается на этот тезис, только он берется не изолированно, а в совокупности с рядом других постулатов аристотелианской физики.

Столь же общими аксиомами аристотелианской физики являются и утверждения об отсутствии пустоты, о непрерывности движения, о том, что все, движимое насильственным движением, имеет двигатель, и т. д. А в период средневековья все эти принципы становятся предметом интенсивного обсуждения, и хотя часть из них значительно модернизируется по сравнению с «Физикой» Аристотеля, все же они продолжают сохранять свое доминирующее положение в арсенале объяснительных средств, тогдашней физики. Появляются и новые постулаты, неизвестные античности, — достаточно назвать представления о «широте» формы, о возможности степенной градации внутри одной и той же формы, легшие в основу учения о ремиссии и интенсии качеств.

Аналогичные аксиомы (может быть, не в столь систематизированном виде, как в физике) могут быть выделены и в других науках, существовавших в данный исторический период. Представление о любой науке будет неполным, если не перечислить основные положения, принимаемые в ней, и не показать, каким образом на пересечении силовых линий, задаваемых принятыми постулатами, происходит формирование всего универсума частных утверждений. Это — очень важный момент в реконструкции научного знания, необходимый этап на пути к достижению главной цели историко-научного исследования — понимания смысла тех проблем, которые волновали умы ученых давно прошедшей эпохи, восстановление особого ракурса, в котором представал перед ни ми предмет их исследования. А он зачастую приобретал в их трактатах столь непривычный для нас вид, что, даже читая вопросы, с которыми они обращались к природе, выслушивая ответы, предлагавшиеся на эти вопросы, мы оказываемся в парадоксальном положении «зрячих слепых»: видим слова, вроде видим, что стоит за ними, и в то же время как будто пребываем в абсолютной темноте, ибо не понимаем, как можно вообще смотреть на мир такими глазами.

Картина мира, встающая со страниц научных сочинений далекого прошлого, не становится для нас более понятной, когда мы читаем разъяснения, касающиеся деталей картины. Пока нет ясности в главном, более подробное описание скорее затрудняет, а не облегчает понимание картины в целом. А главное заключается в том, чтобы занять позицию, обеспечивающую такой угол зрения на мир, при котором то, что кажется нам непривычным и странным, стало бы естественным.

У всех частных наук, сосуществующих в определенную эпоху, по-видимому, есть одна общая позиция, одна универсальная «система отсчета» для исследования различных аспектов панорамы, открывающейся перед ними. Без этого не было бы Науки античности, Науки средневековья и тому подобных феноменов духовной культуры, отличающихся своеобразием и внутренним единством, — можно было бы говорить лишь о сумме отдельных дисциплин, объединенных чисто хронологически тем, что они относились к одному периоду в развитии общества.

Единая «система отсчета» проявляется в существовании общих для всех наук данной эпохи категорий и понятий, таких, например, как понятие материи, формы, причинности или специфического для средневекового мышления представления о степенях совершенства.

Будучи сформулированными в рамках философии, общенаучные аксиомы «работали» отнюдь не только на уровне философской рефлексии о мире; к ним обращались и в тех случаях, когда речь шла о совершенно конкретных, «естественнонаучных» фактах. В качестве характерного примера подобного обращения приведем рассуждение выдающегося ученого и мыслителя XIII в. Альберта Великого, содержащееся в книге 1 его комментария к сочинению Аристотеля «О частях животных» (вопрос 3) [70, 80—81]:

«Может ли восстановиться органический член, который был отсечен.

Мы исследуем, действительно ли может регенерировать органический член, который был отсечен.

1) Представляется, что может, так как у животных органы как ветви у растений; но отсеченные ветви могут восстановиться. Поэтому, на тех же основаниях, и органические члены у животных.