В. Злыгостев - Субэдэй. Всадник, покорявший вселенную

Неизвестно, как он воспринимал неизбежность того, что смерть ему придется принять не на поле брани, как подобает «свирепому псу» и багатуру, а в теплой юрте у недымной китайской жаровни, наполненной алеющими угольями, укрытому мягким бобровым одеялом и не под звон разящего металла, а завывания за войлочной перегородкой женщин, да глухие удары бубна дежурного жреца. И может быть, поэтому последним желанием Субэдэя было ощутить, сжать слабеющими пальцами рукоять меча, нащупав его перекрестье и холод клинка, быть может, после этого он попросил, чтобы его вынесли наружу — попрощаться со своим последним любимым скакуном… Какие картины из прожитой долгой жизни мелькали перед его затухающим взором? Был ли это «пир на костях», который они с Джэбэ устроили после побоища на Калке, под проклятья и стоны умирающих? Или ему привиделась мать, поившая его, только-только начавшего ходить младенца, кислым кобыльим молоком из большой деревянной чашки, или отец, подсаживающий его на смирного старого мерина? А может, перед ним всплыл образ Тэмуджина — молодого, хищного вождя, еще не Чингисхана, но в голубых, холодных глазах которого уже светилось зарево пожаров, охвативших весь тогдашний мир?

Субэдэй-багатур умирал, а его улигэрчи, взобравшись на небольшую сопку, что возвышалась чуть поодаль от последней ставки Воителя, обратив взор к небесам, протяжно и зловеще, горловым пением хууми затянул последнюю для Субэдэя бесконечно долгую песнь-молитву:

[63, С. 294].

Субэдэй-багатур умер… умер стариком и не на поле битвы, может быть, так небо наказало его за те многие не подлежащие оправданию деяния, совершенные им? Биограф Субэдэя сухо и статично запишет: «[В год] у-шень… [Субэдэй] умер, [было ему] лет — 73» [18, с. 233]. Крайним числом в «Юань Ши» смерть Субэдэя обозначена 15 января 1249 года [18, с. 233], и хотя эта дата, несомненно, спорна, приходится взять ее за основу, так как других версий по этому поводу не существует. Весть о том, что скончался патриарх военной машины империи, при котором был достигнут «зенит монгольской военной мощи» [16, с. 279], имела большой резонанс в правящих кругах, которые хотя и по-прежнему были расколоты борьбой за власть, однако отдали последние почести своему великому современнику. Субэдэй-багатур «был посмертно пожалован [почетными] званиями: „Верно и старательно отдававший все силы в помощи царствующим императорам заслуженный сановник“, Его превосходительство „Равный трем высшим“ [177] Так назывался один из самых высших почетных рангов в императорском Китае (саньсы, или «три гуна» означали трех высших министров императора — сыма, сыку и сыту ). См.: Золотая орда в источниках. Т. 3: Китайские и монгольские источники. С. 289 (комментарии). , а также „Высшая опора государства“ [178] Шан-чжу-го. Высшее почетное звание для сановника. Там же. … и посмертно возведен в ранг Хэнаньского вана [179] Государь, верховный правитель страны. Там же.. . [Его] посмертное почетное имя — „Твердый в верности“» [12, с. 233] [180] Чжун-дин. Там же. .

Субэдэй, хотя и посмертно, но был приравнен к некогда царствующим кочевым владыкам, например Ван-хану (Тогорилу), но ни эти звания, ни прижизненный титул да-цзяна не являлись главнейшими в его биографии. Вне всякого сомнения, а тем более по воле Чингисхана, называться «багатуром», то есть принадлежать к числу очень немногих избранных, которые помимо всего находились внутри военной элиты Степи, было сверхпочетно, ну а прозвище «медноголовый» или «свирепый пес», которым нарек Субэдэя Джамуха, как ничто другое подчеркивает и черты его характера, и верность своему каану.

Погребен Субэдэй был, скорее всего, в тех же местах, что и его господин — в пределах горы Бурхан-Халдун, в святом и священном для любого монгола месте, тем более что соплеменники его, а возможно, и прямые подчиненные охраняли запретное место, и на кого, как не на них, отныне возлагалась почетная обязанность оберегать захоронение самого великого из урянхаев. Неизвестен погребальный обряд, по которому тело Воителя было отправлено в последний путь, а перечислять какие-либо предполагаемые версии на эту тему не имеет смысла, тем более что археологическая наука пока не обнаружила погребальных комплексов, относящихся к захоронениям высшей монгольской знати тех времен: как видно подданные Чингисхана и его наследников умели хранить тайны своих господ — могилы были искусно сокрыты от любого, кто мог их потревожить. Для монгола той эпохи, видимо, наличие конкретной могилы не было главным: согласно их верованиям «…после смерти человека его „сульдэ“ („жизненная сила“) становится гением — хранителем семьи, рода [181] А также какой-то определенной территории (по В. А. Иванову). и может воплощаться в разных предметах, в том числе и знамени» [14, с. 346]. Посему те знамена и бунчуки, которые будут развеваться над воинами, ведомыми сыновьями и внуками Субэдэя, а также каменные насыпи-курганы обо, и по сию пору являющиеся для монголов вместилищем душ предков, становились объектами поклонения. Еще долгое-долгое время на ежегодных праздниках, устраиваемых у родовых обо, урянхаи (и не только они!) в первую очередь воздавали молитвы и жертвы Субэдэю, превратившемуся в их понимании в духа — хранителя племени и оберегающего откуда-то свыше своих земных родичей и почитателей.