Ребекка Склут - Бессмертная жизнь Генриетты Лакс

Осмотрительная и непоколебимая Маргарет стала главной опорой лаборатории. Гай в возрасте пятидесяти одного года был здоровенным озорным ребенком. На работе он был щеголеват, а дома ходил во фланелевой одежде, хаки и подтяжках. По выходным у себя во дворе он ворочал каменные глыбы, съедал по 12 кукурузных початков в один присест и держал в своем гараже бочонки, полные устриц, чтобы можно было раскрыть и есть их в любое время, когда захочется. У него была фигура отставного футбольного защитника — рост шесть футов четыре дюйма [192,9 см] и вес 215 фунтов [97,5 кг]. Его спина была неестественно прямой и не гнулась из-за сращения позвонков, поэтому он перестал выпрямлять ее. Когда в одно прекрасное воскресенье взорвался подвал винодельческого завода и потоки искрящегося бургундского хлынули на улицу прямиком через его гараж, Гай попросту направил вино в водосточную канаву, махая рукой направлявшимся в церковь соседям.

Джордж был беспечным выдумщиком — будучи непосредственным человеком, он хватался за дюжину проектов одновременно, загромождая лабораторию и подвал в своем доме недоделанными механизмами, незаконченными открытиями и грудами принесенного со свалки хлама, который он рассчитывал использовать в лаборатории. В любой момент, если ему в голову приходила идея, он садился там, где бы ни находился — за свой рабочий или за кухонный стол, за барную стойку или на колесо своей машины, — с неизменной сигарой в зубах и быстро чиркал схемы на салфетках или на обратной стороне оторванных бутылочных этикеток. Именно так он придумал технику культивирования во вращающихся пробирках — самое важное из всех его изобретений.

Эта техника включала большой деревянный цилиндр — вращающийся барабан — с отверстиями для специальных пробирок, называемых вращающимися пробирками. Этот барабан, который Гай называл «карусель», крутился — подобно бетономешалке — двадцать четыре часа в сутки, причем настолько медленно, что делал всего два оборота в час, а порой и меньше. По мнению Гая, это вращение имело решающее значение: он полагал, что питательная среда должна находиться в постоянном движении, подобно тому как движутся кровь и тканевые жидкости в теле, омывая клетки и транспортируя питательные вещества и отходы жизнедеятельности.

Мэри, наконец, закончила нарезать образцы ткани шейки матки Генриетты и поместила их в дюжину вращающихся пробирок, после чего прошла в комнату-инкубатор, вставила все пробирки в барабан и включила его. Затем она наблюдала, как придуманная Гаем машина начала медленно вращаться.

Следующие два дня после первого курса лечения радием Генриетта провела в больнице. Доктора обследовали ее внутри и снаружи, надавливали ей на живот, вставляли все новые катетеры в мочевой пузырь, пальцы во влагалище и задний проход и иголки в вены. В ее карте было записано: «Тридцатилетняя цветная женщина лежит спокойно и не проявляет признаков физического недомогания» и «Пациентка чувствует себя сегодня вполне хорошо. Настроение хорошее, готова к выписке домой».

Прежде чем Генриетта покинула больницу, доктор еще раз посадил ее в гинекологическое кресло и вынул радий. После чего отправил ее домой, велев прийти в больницу, если возникнут какие-либо проблемы, а на второй курс лечения радием вернуться через две с половиной недели.

Тем временем каждое утро с того дня, как она поместила клетки Генриетты в питательную среду, Мэри начинала с обычной процедуры стерилизации. Всматриваясь в пробирки, она посмеивалась про себя и думала: «Ничего не происходит. Прямо удивительно». Затем, спустя два дня после возвращения Генриетты домой из больницы, Мэри заметила вокруг сгустков на дне каждой пробирки нечто похожее на маленькие кольца свернувшегося яичного белка. Клетки росли, но Мэри не очень-то задумывалась об этом — ведь другие клетки тоже росли в лаборатории и тогда, и позже.

Однако клетки Генриетты не просто выжили — они росли прямо-таки со сказочной интенсивностью. К следующему утру их количество удвоилось. Мэри разделила содержимое каждой пробирки пополам, чтобы дать клеткам пространство для роста, и через двадцать четыре часа их опять стало вдвое больше. Вскоре она разделила каждую пробирку на четыре, потом на шесть, — клетки Генриетты росли и заполняли собой все свободное пространство, которое Мэри им предоставляла.

И все же Гай еще не был готов праздновать победу. «В любую минуту клетки могут погибнуть», — сказала Мэри.

Но они не погибли, а продолжали расти с невероятной, никогда прежде не виданной скоростью, удваивали свое количество каждые двадцать четыре часа, сотни преумножались и превращались в миллионы. «Распространяется, как сорная трава!» — удивилась Маргарет. Эти клетки росли в двадцать раз быстрее, чем нормальные клетки Генриетты, которые погибли уже через несколько дней после того, как Мэри поместила их в питательную среду. Похоже было, что при условии наличия питания и тепла раковые клетки Генриетты будут расти неудержимо.

Вскоре Джордж сказал нескольким ближайшим коллегам, что, возможно, его лаборатория сумела вырастить первые бессмертные человеческие клетки.

На что те ответили: «Можешь дать мне немного?» И Джордж согласился.

Генриетта ничего не знала о выращивании ее клеток в лаборатории. Выйдя из больницы, она вернулась к своей обычной жизни. Ей никогда не нравился этот город, и поэтому почти каждый уикенд она уезжала с детьми обратно в Кловер, где работала на табачных полях и часами сбивала масло на ступеньках крыльца дома-пристройки. Хотя радий зачастую вызывает постоянную тошноту, рвоту, слабость и анемию, нигде нет упоминаний о том, что Генриетта страдала от этих побочных эффектов, и никто не помнит, чтобы она жаловалась на плохое самочувствие.

Находясь в городе, Генриетта занималась тем, что готовила для Дэя, детей и всех кузенов и кузин, находившихся в доме. Она пекла свой знаменитый рисовый пудинг и готовила зелень, тушенную на медленном огне, свиную требуху и целые баки спагетти с фрикадельками, которые оставляла доходить в духовке на случай, если кто-нибудь из родни проголодается. Когда Дэй не работал в ночную смену, они с Генриеттой проводили вечер дома и, уложив детей спать, играли в карты и слушали по радио гитарные блюзы Бенни Смита. Если Дэй работал ночью, Генриетта и Сэди ждали, пока не хлопнет дверь, затем считали до ста, выпрыгивали из кровати, облачались в одежду для танцев и осторожно выскальзывали из дома, стараясь не разбудить детей. Выбравшись из дома, они, покачивая бедрами, с воплями неслись сломя голову вниз по улице к танцплощадкам «Бар Адамса» и «Две сосны».