Ребекка Склут - Бессмертная жизнь Генриетты Лакс

«Мы реально срывались с катушек, — рассказывала мне Сэди годы спустя. — Не могли удержаться. Там играли музыку, которая захватывала душу, стоило ее услышать. Мы танцевали тустеп, тряслись под какие-то блюзы, потом кто-нибудь мог выложить четвертак [25 центов] и заказать какую-нибудь приятную песню… Господи, мы просто приходили туда поскакать и покружиться, и все такое». Она захихикала, как девчонка. «Чудесные были времена». И женщины они были красивые.

Ореховые глаза, ровные белые зубы и полные губы Генриетты. У нее была крепкая фигура, квадратная челюсть, полные бедра, короткие мускулистые ноги. Ее руки были огрубевшими от работы на кухне и табачных плантациях. Она коротко подстригала ногти, чтобы под них не забивалось хлебное тесто при вымешивании, но всегда покрывала их ярко-красным лаком — таким же, как и ногти на ногах.

Генриетта часами занималась этими ногтями, полируя сколы, и раз за разом наводя глянец. Обычно она сидела на кровати с пилочкой в руках с высоко забранными и накрученными на бигуди волосами, в любимой шелковой комбинации, которую она каждый вечер стирала вручную. Генриетта никогда не носила штанов и почти всегда выходила из дома, тщательно отгладив блузку с юбкой, надев свои маленькие туфли-лодочки с открытыми пальцами, легким щелчком заколов волосы. «Они будто плясали вокруг ее лица», — всегда говорила Сэди.

«Хенни оживляла своим присутствием, с ней рядом всегда было весело, — рассказывала мне Сэди, одновременно разглядывая потолок, — Хенни просто любила людей. Она из тех, рядом с кем действительно делаешься лучше».

Но в одном человеке Генриетта не могла найти ни единой хорошей черты. Этель, жена Галена, двоюродного брата Генриетты, недавно приехавшая на Станцию Тернер из Кловера, ненавидела Генриетту — из ревности, как считали кузены и кузины Генриетты.

«Наверное, не скажу, что виню ее, — рассказывала Сэди. — Галену (это муж Этель) Хенни нравилась больше, чем Этель. Бог мой, он преследовал ее! Куда бы ни шла Хенни, там оказывался и Гален. Он пытался оставаться у нее в доме всякий раз, когда Дэй уходил на работу. Господи, Этель ревновала, иногда ее ревность превращалась в лютую ненависть к Хенни. Всегда казалось, что она хочет сделать больно Хенни». Так что, как только показывалась Этель, Генриетта и Сэди всегда начинали хихикать и старались улизнуть в другой клуб.

Если ускользнуть из дома не удавалось, Генриетта, Сэди и сестра Сэди Маргарет сидели вечерами в гостиной Генриетты, играя в бинго, крича и смеясь над кружкой с монетками, в то время как дети Генриетты — Дэвид-младший, Дебора и Джо — играли с карточками для бинго на ковре под столом. Лоуренсу уже было почти шестнадцать, и у него уже была своя жизнь. Не хватало только одного ребенка — Эльси, старшей дочери Генриетты.

До своей болезни Генриетта всегда брала Эльси с собой в Кловер, где та сидела на крыльце дома-пристройки, уставившись на холмы и наблюдая за восходом солнца, пока Генриетта работала в огороде. Девочка была красивой, нежной и женственной, как и ее мать; Генриетта одевала ее в платья с бантами, которые она шила сама, и часами заплетала ее длинные шоколадные кудри. Эльси никогда не разговаривала, лишь каркала и щебетала, как птичка, размахивая руками в нескольких дюймах от своего лица. У нее были большие глаза каштанового цвета, в которые все вглядывались, пытаясь понять, что происходит в этой прелестной головке. Но Эльси отвечала столь же твердым пристальным взглядом, ее глаза были полны страха и печали, смягчаясь лишь тогда, когда Генриетта качала девочку взад-вперед.

Иногда Эльси носилась по полям, гоняясь за дикими индейками, или хватала за хвост и трепала их домашнего мула, пока Лоуренс не оттаскивал ее в сторону. Питер — кузен Генриетты — всегда говорил, что Бог был с этим ребенком с момента рождения, потому что мул ни разу не сделал ничего плохого Эльси. Это был ужасно противный мул, он кусался, как бешеная собака, лягаясь в воздух. Однако, казалось, он знал, что Эльси — особенная. И все же, пока Эльси росла, она падала, налетала на двери и стены, обжигалась о горячую плиту. Генриетта попросила Дэя возить ее с Эльси на молитвенные собрания «возрожденцев» («ривайвалистов»), где проповедники на переносной проповеднической кафедре возлагали руки на Эльси, чтобы исцелить ее, но ничего не помогало. На Станции Тернер Эльси порой стрелой убегала из дома и с криком неслась по улице.

Когда Генриетта забеременела малышом Джо, Эльси уже была слишком большой и мать в одиночку не справлялась с ней, а тем более с двумя детьми. Врачи говорили, что лучше всего удалить Эльси из дома. Так она оказалась в государственной больнице в Краунсвилле, в полутора часах езды на юг от Балтимора; раньше это место называли «больницей для сумасшедших негров».

Двоюродные братья и сестры Генриетты всегда говорили, что с отъездом Эльси умерла какая-то часть самой Генриетты: потеря дочери оказалась самым тяжелым испытанием, выпавшим на ее долю за всю жизнь. И вот теперь, спустя почти год, раз в неделю Дэй или кто-нибудь из близких отвозил Генриетту со Станции Тернер в Краунсвилл, где она сидела с Эльси, которая плакала и цеплялась за мать, пока они играли волосами друг друга.

Генриетта знала подход к детям — в ее присутствии они всегда были спокойными и хорошо себя вели. Однако как только она уходила из дома, Лоуренса будто подменяли. В хорошую погоду он убегал к старому пирсу на Станции Тернер, куда ему Генриетта запретила ходить. Сам пирс сгорел несколькими годами раньше, над водой поднимались лишь высокие деревянные сваи, с которых Лоуренс с друзьями, положив на них доски, любили нырять. Один из сыновей Сэди чуть было не утонул там, ударившись головой о скалу, а Лоуренс после купания всегда возвращался с воспаленными глазами. Как все считали, тому виной была вода, загрязненная заводом Sparrows Point. Каждый раз, узнав, что Лоуренс опять у пирса, Генриетта бросалась туда, вытаскивала его из воды и шлепала его.

«О, Господи, — сказала однажды Сэди, — Хенни отправилась туда с хлыстом. Ну да, боже ж ты мой, она неслась как ошпаренная, никогда прежде не видела такого». Только в эти редкие минуты Генриетта теряла контроль над собой. «Она была твердой, — говорила Сэди. — Ничто не могло испугать Хенни».

Полтора месяца ни одна душа на Станции Тернер не знала о болезни Генриетты. Рак легко было держать в секрете, ведь Генриетта должна была приехать в больницу Хопкинса только один раз на проверку и повторное лечение радием. Врачи были довольны увиденным: шейка матки была немного покрасневшей и воспаленной после первого курса лечения, однако опухоль уменьшалась. Несмотря на улучшение, Генриетта должна была начать курс рентгенотерапии, что означало ежедневные поездки в больницу в течение месяца. Для этого ей требовалась помощь: она жила в двадцати минутах ходьбы от больницы Хопкинса, Дэй работал по вечерам и потому не мог отвозить ее домой после процедуры раньше поздней ночи. Генриетта подумала, что после процедуры она могла бы приходить к своей кузине Маргарет, жившей в нескольких кварталах от больницы, и дожидаться там Дэя. Но сначала пришлось рассказать Маргарет и Сэди о своей болезни.