Мортимер Уилер - Пламя над Персеполем

К востоку от Зала приемов Ксеркс и его наследник возвели еще более обширный зал — в 230 кв. футов, со сторожевыми башнями по обе стороны входа-портика на северной стороне. Кровлю поддерживало 100 колонн; такое же круглое число их нередко встречается и в позднейшей индийской архитектуре. Археологи, копавшие это сооружение, назвали его Тронным залом, главным образом потому, что на дверных притолоках северной и южной сторон вырезаны изображения царя, торжественно восседающего на троне. Впоследствии те же археологи склонились к мнению, что в зале этом были размещены наиболее ценные из царских сокровищ, «благодаря чему старая сокровищница [находившаяся позади зала] освободилась для новых подношений и добычи, которые отовсюду стекались в это сердце империи». Иными словами, это было нечто вроде дворцового музея, филиал казнохранилища. Трудно согласиться с этим мнением. Не лучше ли вспомнить обычаи более поздних времен? В XVI столетии царь имел два приемных зала, личный и официальный: один — для приема друзей, приближенной знати и особо важных посланников, другой — для государственных церемоний, например для оглашения царских приговоров и даже для их исполнения. Могольский обычай мог возникнуть из древней ахеменидской традиции, сомневаться в этом, по-видимому, нет причин.

Мы не знаем, откуда взялась сама архитектурная идея этих огромных залов. Прецеденты неизвестны. Те залы, что сохранились в Пасаргадах, имеют вытянутые очертания и сравнительно невелики. Создание обширного квадратного зала, как и многие художествен, как и многие открытия, принадлежит гению архитекторов и скульпторов Дария I, которые работали до и после 500 г. до н. э.

В самом деле, какое еще сооружение могло бы столь убедительно выразить характер и дух империи Ахеменидов? Отметим вновь — архитектурная перспектива в этих гигантских залах неопределенна, ничто в них не увлекало взгляд и мысль вперед. Они стояли как застывшие каменные рощи, точно окаменевший персидский парадиз. Статичность была отличительной чертой этих построек, и так же статичны нескончаемые, сменяющие одна другую процессии данников и воинов, вырубленные в стенах по обеим сторонам лестниц. Если он и движется, этот солдатский строй фигур, то движение его совершается как бы во сне. Здесь и там появляются вдруг исполинские призраки царей, они торжественно цепенеют, обращенные в камень и золото, словно к ним прикоснулся новый Мидас [8]. Все чувственное, все личное не имеет здесь места, здесь нет и следа вдохновения или взволнованности, «завтра» не предусмотрено, будущего здесь нет, а есть только зыбкая данность страны, где царит вечный полдень, есть сложное завершение и конец краткой традиции императива (рис. 7). И каков же контраст — дерзкая, драчливая толпа европейцев, прокатившаяся за Александром по этой окаменелой земле. Их переполняли шумная незавершенность, деятельное ожидание. И с ними было будущее. Но к этому столкновению Востока и Запада мы еще вернемся, а пока нам следует рассмотреть повнимательнее некоторые детали.

Основная часть дворцов Персеполя построена из сырцового кирпича, давно рассыпавшегося в прах. О сохранившихся глазурованных плитках облицовки было уже сказано. Окна и главные входы зданий были обрамлены известняком, заполированным до блеска. Мы отметим точно такую же полировку и в Индии времен Маурьев, наследнице ахеменидской Персии. Есть и другой прием персидской строительной техники, который по-видимому, был перенесен далее на восток. Персепольские каменщики обращались со своим материалом весьма вольно; например, каменные оконные рамы они делали не из четырех отдельных брусьев, как это принято было в Египте или Греции, но вырубали из цельного блока всю раму, или половину, или же три четверти рамы, восполняя недостающее одним или нескольким кусками камня. По замечанию Херцфельда, они работали с камнем как скульпторы, а не каменотесы. То же и лестницы — не было отдельных плит для ступеней и других для парапета; как правило, несколько ступеней вместе с парапетом тесали из неодинаковых по ширине и длине каменных глыб. Количество и высота барабанов, из которых составляли колонны, были также непостоянны. Эта необычная структурная особенность, подробно исследованная в работах Э. Херцфельда и Г. Фрэнкфорта, упомянута здесь по причинам, которые будут рассмотрены в одной из следующих глав (см. ниже, «Безработные мастера»).

Что касается персидских колонн, то они оставили многочисленное потомство, которое распространилось значительно восточнее Персеполя. Это фантастические сооружения, мало похожие на колонны западного мира. Одни, деревянные, были оштукатурены и ярко разрисованы косым спиральным узором. Другие, каменные, опирались на колоколоподобные базы с лиственным орнаментом и несли капители, отчасти напоминающие пальмовые, папирусовые и лотосовые капители Египта, но увенчанные импостами [9] в виде львиных или бычьих полуфигур, соединенных спинами (рис. 8). Мы еще увидим, как будет развит этот причудливый ордер в Индии более поздних времен, а его элементы сравним в конце следующей главы с некоторыми нетрадиционными капителями Запада.

И все же в ахеменидском зодчестве Персеполя нет почти ничего от архитектуры Средиземноморья, если не считать египетскую. Во времена, когда Ксеркс и Дарий заготавливали пищу для факелов Александра, в Греции не строили дворцов, которые показались бы достойными этого названия. Независимо от положения в обществе люди жили в небольших домах, иногда каменных, обычно же глиняных; взломщикам той поры приходилось чаще работать заступом, нежели отмычкой. Ни одному греку не пришло бы в голову хвастать домом Перикла. После Александра вкус к дворцовому великолепию мало-помалу был привит эллинистическому Западу, но и столетия спустя император Август, правитель Римского мира, жил на Палатине с относительно скромным достоинством. А на Востоке всегда любили блеснуть показной роскошью.

Среди немногих уцелевших шедевров одно из первых мест принадлежит скульптуре Персеполя, тем рельефам с процессиями воинов и данников, о которых я мало здесь сказал. Но они были созданы в эпоху, предшествовавшую пожару, и мы поговорим о них в следующей главе.

Если мы пожелаем рассмотреть фон событий, описанных в первой главе, нам придется взглянуть на запад и проделать это не однажды. Разрушитель Персеполя был македонец, однако охотно я назвался бы греком. Разве не претендовал он на то, что ведет свой род если не от самого Зевса, то по крайней мере от Геракла? Родословная шедевра, который он превратил в руины, также связана если не с Западом, то с ближайшими соседями Запада — Ассирией и Двуречьем. Это был последний, самый восточный, а теперь и самый красноречивый, памятник такого рода. Те, кто строил Персеполь, намеревались переместить Восток в Европу. Напротив того, те, кто уничтожил Персеполь, продвигали Европу на Восток, что дало неожиданный для них результат — персидская культура не исчезла, а только была оттеснена в еще более восточном направлении [10]. Пока все это происходило, в мире складывались новая политика и социология, новый широкий взгляд на жизнь, и орудием этой евразийской революции оказался юнец двадцати с небольшим лет, явившийся с дальнего Запада.