Сергей Шокарев - Смутное время в Москве

Лжедмитрий, казалось, не боялся разоблачения, более того, чуждый какого-то ни было такта, он с первых моментов своего вступления в столицу шел на конфликт с ее населением. Самозванца сопровождали польские и литовские роты, которые «сидяху и трубяху в трубы и бияху бубны» во время торжественного молебна на Красной площади. Самозванца это не смущало. После встречи на Красной площади он отправился в Успенский собор, где кланялся московским святыням, а затем — в Архангельский собор, где произнес патетическую речь над гробами Ивана Грозного и Федора Ивановича.

Важнейшим событием для самозванца стала его встреча с мнимой матерью — Марией Федоровной Нагой, в иночестве Марфой. Ее было приказано доставить из Никольского монастыря на Выксе, где опальная царица-инокиня находилась в ссылке. Встреча произошла в селе Тайнинском, куда Лжедмитрий выехал встречу Марфе. По свидетельству современников, они обнялись и плакали как мать с сыном. Что стояло за этой сценой и что творилось в душе царицы-инокини, мы никогда не узнаем. Не могли понять этого и современники. «Тово же убо не ведяше никто же, яко страха ли ради смертново, или для своего хотения назва себе его Гришку прямым сыном своим, царевичем Дмитрием», — пишет автор «Нового летописца». Впрочем, ранее он же утверждает, что самозванец послал к Марфе с угрозами ее родича Семена Шапкина: «Не скажет и быт ей убитой». Бывшую царицу поселили в Вознесенском монастыре, куда к ней на поклон не раз впоследствии приезжал самозванец. Нагие были возвращены из ссылки и получили богатые пожалования.

Самозванец торжествовал. Он сразу показал, что не собирается быть послушным орудием Боярской думы. Вскоре после вступления Лжедмитрия в Москву были обвинены в подготовке мятежа один из наиболее знатных бояр — князь Василий Иванович Шуйский и его братья. Только ходатайство царицы Марфы Нагой спасло боярина от смертного приговора, замененного ссылкой. Этим Лжедмитрий I нажил себе опаснейшего врага. Совершая одну ошибку за другой, новый царь и не собирался идти навстречу ни боярам, ни москвичам, ни своим польским друзьям и покровителям. В столкновение с послами польского короля Лжедмитрий I вступил сразу после своего воцарения, отказавшись принять грамоту, адресованную «великому князю всея Руси» (король не признавал царского титула московских государей). Вместо этого самозванец требовал от короля, чтобы тот именовал его «непобедимым цесарем», т. е. императором. Обещания территориальных уступок были забыты. Другой конфликт вскоре возник у Лжедмитрия с высшими иерархами. Предложенная им кандидатура нового патриарха — рязанского архиепископа, грека Игнатия, человека малоизвестного, с непонятным прошлым — прошла далеко не сразу. Однако самозванец настоял на своем. Игнатий, первым из иерархов признавший самозванца, был щедро награжден им и впоследствии оказал Лжедмитрию еще одну важную услугу.

Забегая вперед, отмстим, что взаимоотношения между Лжедмитрием I и духовенством долгое время считались враждебными. Ссылаясь на публицистические источники, историки писали, что Лжедмитрий I грабил монастыри и высказывал демонстративное пренебрежение православными обрядами. Однако, как установлено недавно В. И. Ульяновским, самозванец хотя и действительно брал у монастырей крупные суммы, но брал их для военных нужд — он готовился к войне с Турцией. Подобного рода займы были обычной практикой. Установлено, что новый царь подтвердил жалованные грамоты и льготы своих предшественников, данные иерархам и монастырям, и сам давал немалые вклады в различные обители. И все же, несмотря на проводившуюся Лжедмитрием традиционную политику по отношению к Церкви, духовенство приняло активное участие в подготовке переворота и свержении самозванца. Несомненно, ненависть духовного сословия к Лжедмитрию I была вызвана его личными качествами — беглый монах и расстрига, самозванец, пренебрегавший исполнением обрядов и симпатизировавший «поганым латинянам», — новый царь не имел шансов снискать симпатии ортодоксального московского духовенства.

Историками давно было высказано предположение, что Лжедмитрий I на самом деле являлся тем, за кого себя выдавал. В его действиях проглядывает непоколебимая уверенность в собственных царских правах. Предлагался и иной вариант объяснения: Лжедмитрий I был подготовлен к той роли, которую он сыграл. Подозрение здесь падало на бояр, и, в первую очередь, на Романовых. Для того чтобы расправиться с Годуновым, они якобы и подготовили самозванца. При этом вспоминают, что Юрий Отрепьев служил холопом у Романовых, и обращают внимание на поведение опального монаха Филарета Романова. В 1602 г. пристав при Филарете Б. Б. Воейков доносил, что старец в разговорах сетует на свою участь и с горечью вспоминает потерянную семью: «Милые де мои детки, маленкие две осталися [20] Татьяна Федоровна (ок. 1593–1611), впоследствии вышедшая за князя Ивана Михайловича Катырева-Ростовского, и Михаил Федорович (1596–1645), будущий царь. … а жена моя бедная, наудачу жива ли?… Лихо де на меня жена и дети, как де их помянешь, ино де что рогатиной в сердце толкнет;… Дай Господи слышать, чтобы де их Бог ранее прибрал, и яз бы де тому обрадовался… я бы де стал помышлять одною своею душою». Но в 1605 г. настроение опального резко меняется: «Живет де старец Филарет не по монастырскому чину, всегды смеется неведомо чему, и говорит про мирское житье, про птицы ловчие и про собаки, как он в мире жил… и говорит де старцом Филарет старец: „Увидят они, каков он впредь будет“». Не были ли причиной этой перемены дошедшие до Филарета слухи о появлении самозванца? Чаяния его подтвердились — при Лжедмитрии Филарет получил сан ростовского митрополита, а его брат Иван вернулся из ссылки. Вспомним, что царь Борис, узнав о появлении самозванца, заявил боярам, что это их рук дело. Однако наука не имеет точных свидетельств о причастности Романовых или каких-либо других бояр к самозванческой интриге. Остается лишь гадать, был ли Лжедмитрий авантюристом-одиночкой или имел тайных подстрекателей и помощников в Московском Кремле.

Никогда еще москвичи не видели в столице такого количества поляков и литовцев — приверженцев католичества, которых часто называли «погаными». Возмущала горожан и заносчивость казаков, которые чувствовали себя победителями и веселились в московских кабаках, пропивая государево жалованье. Однако более всего шокировало москвичей поведение самого царя. Новый царь разительно отличался от своих предшественников, разве что энергией, решительностью и сластолюбием он весьма походил на своего названого отца. Ночные похождения расстриги, к которому, согласно И. Массе, приводили красивых девиц, женщин и монахинь, также вскоре получили широкую известность, равно как и его насилие над Ксенией Годуновой. По-видимому, как и Грозный, Лжедмитрий не чуждался содомии, сурово осуждавшейся в московском обществе. Самозванец не боялся грубо ломать установившийся дворцовый церемониал, пренебрегал всеми правилами и установлениями, без которых немыслима была жизнь русских государей. Самодержец, например, не спал после обеда, как было принято, и не соблюдал постов.