Юрий Липовский - Самоцветное ожерелье Гоби

И нам посчастливилось зайти в юрту, призывно стоявшую на нашем пути. Усевшись на коврики и кошму, мы вели неторопливую беседу с хозяином о погоде, скоте и других бытовых вещах. А хозяйка тем временем готовила гостям традиционный чай. Она развела огонь в железной печке, стоявшей посредине юрты, и поставила на нее медный таз с водой. В закипевшую воду неуловимым движением хозяйка бросила горсточку зеленого плиточного чая, щепотку соли, а затем подлила верблюжье молоко. Получился крепкий молочный напиток, слегка солоноватый и прекрасно утоляющий жажду. К чаю, как правило, подавались ломтики бяслага — мягкого овечьего сыра, кусочки прессованного кисло-сладкого сыра — ааруула из верблюжьего молока, жирные пенки — урум, монгольский творог — аарул, похожий на наш кефир-тараг, молочная водка — арц и многое-многое другое. Весь этот многообразный ассортимент молочных продуктов составляет «цаган идээ» — «белую пищу» монголов. Цаган идээ является основной пищей скотоводов с подчиненной долей в рационе мяса. В любое время года араты едят молочные каши, супы, сыр, кефир, пьют кипяченое молоко, молочный чай, кумыс — всего не перечислить. Считается, что цагаан идээ придает крепость и белизну зубам.

Переночевав и набравшись сил, мы попрощались с гостеприимными аратами и двинулись дальше на юг. Местом работ, где нас ожидал розовый камень, было урочище Ундурийн-Буц.

Стояла летняя изнуряющая жара, солнце жгло немилосердно, а в душной раскаленной кабине машины дышалось, как в сауне. После нескольких мучительных часов автопробега по солнцепеку, уже к вечеру, мы свернули в широкий сайр, по обе стороны которого тянулись коренные выходы пестроцветных горных пород. Спустившись по сухому руслу, машины, урча и покачиваясь с боку на бок, наконец, свернули немного в сторону и остановились на ровной песчаной площадке посреди мелкосопочника. В 100–200 метрах отсюда находился участок работ. Здесь мы и разбили лагерь, установили брезентовые палатки и наполнили свои опустевшие фляги свежей водой из небольшого полузасыпанного родника. Утром после привычного завтрака — лапши с вяленым мясом и крепкого зеленого чая — мы принялись знакомиться с участком и, конечно же, ринулись на поиски самого родонита.

Вокруг нас простирались сглаженные сопки, представляющие собой сплошные обнажения пестроцветных осадочных пород, напоминающих разрезанный слоеный пирог. Эти древние отложения, представленные красно-коричневыми гнейсами, сланцами, кварцитами и белоснежными известняками, слагали выступ древнего докембрийского кристаллического фундамента. И вся эта мощная, сложно дислоцированная в мелкие складки толща была прорвана интрузивными телами габбро, активно воздействовавшими на все породы, особенно на мраморизованные известняки. Здесь, в зонах горячего контакта известняков с инрузивными телами, в результате высоких температур и привноса в карбонатную среду кремнезема и марганца должно было происходить формирование скарнов, в том числе с родонитом. Однако последнее слово было за разведочными работами.

Под палящим гобийским солнцем наши бывалые рабочие-землекопы, орудуя кайлом и лопатой, вырыли в заданных местах разведочные выработки — канавы. Вот тут-то мы и добрались, наконец, до розового камня и смогли убедиться в правильности наших предположений о его природе. Все 15 разведанных нами родонитсодержащих тел сформировались на контактах белых известняков с темно-зелеными габбро. Размеры их были невелики — 3—10 м в длину и до 3 м в ширину, по падению они выклинивались на глубине 3–5 м. Эти своеобразные природные образования имели крайне неправильную, прихотливую форму и удивительно пестрый минеральный состав. Содержание розового компонента — родонита — варьировало в них в широких пределах — от 15 до 70 %. В тесной компании с родонитом находились пепельно-серый кварц и кальцит, играли блестки красно-оранжевого граната-спессартина, а также рудных минералов свинца и цинка — галенита и сфалерита. Но безусловно наиболее интересным был сам розовый камень.

Мы с волнением смотрели на пробы впервые найденного обогащенного (отделенного от пустой породы) монгольского родонита. Окраска его казалась вначале тусклой и серой, как сухая выжженая солнцем земля вокруг. Но природа, видимо, была недовольна такой оценкой своего творения. Внезапно набежавший дождик обильно смочил сложенные в кучи куски камня, а выглянувшее из-за туч солнце заиграло на его мокрой поверхности. И мы не обнаружили ни в одном куске гобийского родонита ни черного дендрита марганца, ни зеленых пятен эпидота. Камень не был похож ни на уральский орлец, ни на своего узбекского собрата с Алтын-Топкана. Какой-то неяркий, но теплый нежнорозовый свет исходил от него и завораживал.

В ту последнюю ночь на Ундурийн-Буце мы долго не ложились спать — сидели у палатки, пили нивесть откуда привезенный терпкий и немного хмельной кумыс и говорили «за родонит», найденный нами в Гоби. Уже за полночь, забравшись в холодный спальный мешок, я забылся тем неглубоким тревожным сном, когда в настороженном мозгу скользят, как льдины, разорванные фантастические видения.

Под утро я проснулся от какого-то оглушительного раската, похожего на звук обрушившейся в бездну скалы. С трудом разомкнув веки — безумно хотелось спать, — я все же выбрался из спального мешка и шагнул наружу. Звук исходил из ущелья, смутно темневшего в дымчато-сером предрассветном сумраке. Там иногда паслись дикие животные, пощипывая на склонах скудную растительность. «Наверное, янгиры (горные козлы)», — подумалось мне, когда грохот из ущелья прекратился и воцарилась мертвая тишина.

Спать уже не хотелось, и какая-то неведомая сила подняла меня и потянула к ближнему холму. Дойдя до него, я поднялся по склону до первой нашей канавы, возле которой была сложена куча родонита, и остановился. Сумерки постепенно таяли и открывали резко очерченные складки холмов и оголенные ребра останцов. И вдруг холодное и серое, как сталь, небо, словно зажженное рукой волшебника, полыхнуло призрачно-зеленым светом. Вдоль горизонта над зубцами гор зажглась заря и словно заревом пожара охватила быстро меняющееся небо.

Я опомнился, когда услышал совсем рядом резкие звуки обрушенного камня. Быстро обернувшись назад, я увидел своего коллегу — геолога Намсарая.

— Такого больше нигде не увидишь, — проникновенно произнес он. — Смотрите, сейчас с зарею пробудится солнце.

И мы стали смотреть, как из-за гряды робко выглянул краешек, а затем и весь солнечный диск. Вершины и склоны угрюмо застывших холмов внезапно ожили и окрасились в оранжевые и розовые тона утренней зари. Я взглянул на лежавший у моих ног родонит и встрепенулся: камень отражал чистую и нежную розовость утренней зари или утренняя заря вобрала в себя удивительный цвет гобийского самоцвета. Кто знает?!