Борис Соколов - Коллонтай. Валькирия и блудница революции

Большевики делегировали Коллонтай на конференцию II Интернационала в Стокгольм. Шведские власти в виде исключения разрешили ей на 10 дней въехать в страну. Дыбенко встретил ее в Гельсингфорсе и проводил до шведской границы. Однако конференция в Стокгольме не состоялась. Зато в шведской столице Коллонтай встретила свою ближайшую подругу Зою Шадурскую, возвращавшуюся на родину. Это было как раз накануне июльских событий в Петрограде, когда после провала июньского наступления русской армии большевики попытались захватить власть 3–5 июля. Однако их выступление было подавлено войсками, верными Временному правительству. Александра с Зоей отправились в Петроград, когда события уже закончились. На границе они были арестованы, поскольку действовал приказ об аресте лидеров большевиков. Впрочем, Зою как не принадлежащую к большевикам и в течение многих лет находившуюся за границей почти сразу же отпустили. А вот Шуру, хорошо известную в революционном Петрограде, отправили в Кресты. Вскоре там собралась теплая компания из Троцкого, Луначарского, Раскольникова, Ганецкого, Каменева, Дыбенко, Владимира Антонова-Овсеенко и других большевиков. Большинство из них сдались властям добровольно. Впрочем, наслаждаться столь приятным обществом Александре пришлось недолго. Через несколько дней ее перевели в Выборгскую женскую тюрьму, где режим тоже был сравнительно либеральным. Миша и Зоя неоднократно навещали узницу и исправно снабжали ее домашними пирогами, пирожными и трюфелями — Шура обожала сладкое. Навещала ее и Щепкина-Куперник.

На VI съезде партии Коллонтай вместе с другими узниками избрали в почетный президиум съезда и в члены ЦК.

11 августа 1917 года она писала из тюрьмы Зое: "Моя бесконечно любимая, дорогая, близкая моя! Ты только что ушла, только что кончился мой праздник — свидание с тобой… Не скрою, бывают и у меня серые часы, неизбежные в одиночке, но в общем — я ясна. Первые дни мне все казалось, что я участвую в американском фильме, там в кинематографе так часто изображаются тюрьма, решетка и все атрибуты правосудия! Странно, что первые дни я много спала. Кажется, выспалась за все эти месяцы напряженной работы. Но потом настали и темные дни. Трудно передать свое душевное состояние. Кажется, преобладающей нотой было в те тяжелые дни ощущение, будто я не только отрезана, изолирована от мира, но и забыта. Казалось, что кроме тебя обо мне уже никто не помнит".

Следующим после Шляпникова любовником Коллонтай стал Павел Ефимович Дыбенко — глава Центробалта. Они встретились в апреле 1917 года. Ленин дал задание Коллонтай, обладавшей, как мы уже говорили, выдающимся ораторским даром, выступить перед моряками Балтийского флота. По договоренности с Центробалтом были запланированы ее выступления на линкорах "Гангут", "Республика", "Андрей Первозванный" и некоторых других кораблях, стоявших на рейде у Кронштадта и Гельсингфорса. Сопровождал Коллонтай из Петрограда богатырского сложения мичман флота Федор Федорович Раскольников (Ильин) один из вождей большевиков на Балтийском флоте. Сначала направились в Гельсингфорс, где Коллонтай, как член Петроградского комитета партии, должна была выступить на заседании враждебного большевикам Гельсингфорсского совета, а затем на кораблях. В столицу Финляндии Коллонтай прибыла

28 апреля 1917 года. Ее встретил здесь только что ставший председателем Центробалта матрос Павел Ефимович Дыбенко.

П.Е. Дыбенко

Как вспоминала Александра, он стоял, "рассеянно оглядываясь вокруг и поигрывая неразлучным огромным револьвером синей стали".

Дыбенко, сопровождавший Коллонтай с одного корабля на другой, страстно влюбился, несмотря на 17-летнюю разницу в возрасте. Кстати сказать, Федор Раскольников (Ильин) тоже женился на пламенной красавице комиссаре Ларисе Михайловне Рейснер. Правда, та вступила в партию большевиков только в 1918 году, а в 1923 году ушла от Раскольникова к одному из главных большевистских публицистов Карлу Радеку (Собельсону). Впрочем, к Коллонтай Раскольников был неравнодушен.

Дыбенко после первой встречи на руках перенес Шуру с трапа на катер и с катера на причал. Успех ее выступлений был ошеломляющим. А ведь публика на лекциях была еще та. В самом начале Февральской революции гельсингфорсские и кронштадтские матросы беспощадно расправились со своими офицерами. Всего в дни Февральской революции Балтийский флот потерял убитыми 140 офицеров и адмиралов. Вот как запечатлел один из очевидцев страшную смерть Роберта Николаевича Вирена, командира Кронштадтского порта и военного губернатора Кронштадта: "Утром толпа восставших матросов подошла к дому Вирена. Адмирал вышел, сурово оглядел матросов и солдат и скомандовал: "Смирно!" Толпа захохотала, засвистела. Он попытался как-то переломить настрой пришедших, предложил пойти на Якорную площадь, чтобы там поговорить о том, что происходит в Петрограде. Но адмирала схватили, с шинели сорвали погоны и потащили на Якорную площадь. Говорить уже не дали. Страшную смерть на солдатских штыках принял Роберт Николаевич. Тело Вирена сбросили в овраг за памятником адмиралу Макарову, где оно пролежало несколько дней".

Кроме Вирена были убиты начальник штаба Кронштадтского порта адмирал Александр Бутаков, командующий Балтийским флотом адмирал Адриан Непенин, начальник 2-й бригады линкоров адмирал Аркадий Небольсин, комендант Свеаборгской крепости генерал-лейтенант по флоту Вениамин Протопопов, командиры 1 и 2-го Кронштадтских флотских экипажей Стронский и Гире, командир линейного корабля "Император Александр И" капитан 1-го ранга Повалишин, командир крейсера "Аврора" капитан 1-го ранга М.И. Никольский и многие другие морские и сухопутные офицеры

А ведь Вирен был одним из героев обороны Порт-Артура. В 1916 году за личную отвагу при предотвращении пожара и взрыва пороховых погребов Петровского форта в Кронштадте он был представлен к ордену Святого Георгия 3-й степени. Но вот с матросами Роберт Николаевич был суров. За любую самую незначительную провинность вроде ношения неформенной обуви или несвоевременное отдание чести подвергал аресту. Он мог остановить матроса прямо на улице, заставить расстегнуть клапан флотских брюк, чтобы удостовериться, есть ли на нем казенное клеймо! За суровость и поплатился. Справедливости ради надо сказать, что матросы Балтики разложились еще задолго до революции. Свою роль сыграли близость столицы и введенный в империи сухой закон. На стоящих в базах кораблях матросы изнывали от безделья и в немереных количествах потребляли самогон и спиртосодержащие жидкости. По донесениям полиции, в 1916 году на моряков-балтийцев приходилось до 40 % всех преступлений в столице империи. Генерал-губернатор