Довид Ласерна - На волне Вселенной. Шрёдингер. Квантовые парадоксы

Однако это небольшое отвлечение не стало преградой для профессиональных обязанностей Шрёдингера. В этом же году, 18 декабря 1926 года, он отправился из Гавра в США, где его ждало утомительное турне: 50 конференций за три месяца. Шрёдингер был крайне раздражен во время всего путешествия. Готовясь к поездке в Нью-Йорк, он не находил для Статуи Свободы других эпитетов, кроме как «гротескная», «полукомичная», «полууродливая». Аннемари тоже слегка нервничала: она опасалась преступников, боялась шума и дорожной пыли. Нарочитое дружелюбие торговцев в магазинах тоже казалось чужим и непривычным. Шрёдингер был не прочь выпить хорошего вина в теплой компании, но в Америке в это время действовал сухой закон. Ученый проехал из конца в конец большую шахматную доску Соединенных Штатов: Нью-Йорк, Мэриленд, Массачусетс, Иллинойс, Айова, Миннесота, Юта и Калифорния. Он не только говорил о волновой механике (иногда уже через силу), но даже нашел время посетить знаменитые туристические места. Побывал он в индейской резервации, Большом Каньоне в Колорадо, на холмах Голливуда. Проезжая через Солт-Лейк-Сити, ученый обратил внимание на традицию многоженства у мормонов. А 10 апреля он отмечал возвращение в Цюрих, откупоривая бутылку хорошего вина.

В следующем месяце в Берлине приступили к поискам преемника Планка на кафедре теоретической физики. Некоторые кандидаты были отклонены по различным причинам: Эйнштейн, например, уже занимал престижный пост в Берлине; талантливый Гейзенберг был слишком молод. Хорошей кандидатурой был Зоммерфельд, но он отказался покидать Мюнхен.

Когда все эти кандидатуры были отклонены, выбор заключался между двумя кандидатами — Шрёдингером и Максом Борном.

Шрёдингер имел определенные преимущества: если Борн отличался довольно сдержанным и даже скрытным характером, то наш венец явно был более яркой личностью. Кроме того, научного веса ему добавляли последние работы по волновой механике. Да и сам Планк был убежден, что Шрёдингер выведет физику из тупика. Словом, выбор был сделан.

Когда он получил это достойное предложение из Берлина, его первой реакцией было написать им: «Я глубоко огорчен, но я не могу вместить всего себя в часы лекций. У меня нет возможности работать по утрам».

Аннемари Бертель о реакции Шрёдингера на предложение из университета Берлина

Услышав о новостях из Берлина, студенты Цюриха организовали факельное шествие. Они подошли к дому Шрёдингера и умоляли его не оставлять их. Этот жест, несомненно, был приятен ученому, но остановить его не мог, потому что решение уже было принято. Однако едва Шрёдингер распаковал чемоданы в столице Пруссии летом 1927 года, как у него возникло предчувствие, что в Берлине он задержится не так уж и надолго.

Впервые открывая окна своей берлинской квартиры в богатом квартале Грюнвальд и вдыхая ароматы бука и сосны, Шрёдингер мог еще раз подумать о своем молниеносном переезде. Прошло семь лет с тех пор, как он покинул Вену ради должности ассистента в маленьком немецком университете. И за эти годы он взобрался на вершину физики.

В берлинских аудиториях Эрвин впечатлял студентов своим даром оратора, но почти не уделял им внимания помимо лекций. При всех своих талантах Шрёдингер был очень плохим наставником, особенно в сравнении с Бором, Борном или Зоммерфельдом. Как и Эйнштейн, наш герой был волком-одиночкой. Производила на окружающих впечатление и его манера одеваться — дерзкая, даже немного развязная, она в действительности скрывала консервативный ум ученого. В феврале 1929 года он стал членом Прусской академии наук. В 42 года он был самым молодым преподавателем университета. В Берлине Шрёдингер подружился с Эйнштейном. Братья по оружию на баррикадах квантовой войны, которая вскоре будет объявлена, они чувствовали еще и творческую солидарность перед лицом берлинского формализма.

Чтобы компенсировать неустойчивость своего брака, который переживал новый трудный период, Эрвин и Аннемари решили вести насыщенную социальную жизнь. Каждую неделю они организовывали у себя дома «вечер венских колбасок». Аннемари оказывала меценатскую помощь самым разным фестивалям, вроде того бала-маскарада, который превратил их квартиру в «Отель ψ ψ*». Город, отличавшийся очень богатой культурой, стал постоянным источником искушения для Шрёдингера и напоминал ему о золотой венской молодости, правда, на смену новаторским пьесам Франца Грильпарцера пришли драмы Бертольта Брехта. У Шрёдингера всегда был выбор между тем, куда пойти: в театр на Марлен Дитрих или Рут Берлау, послушать Лотте Ленья или просто посидеть в кабаре. Увы, на улицах Берлина пышно цвели не только цветы искусства. Эта почва оказалась очень благодатной для терний национал-социализма, который вскоре пустил корни и в садах преподавателей.

Несмотря на то что Шрёдингер не был замечен в политической активности и не участвовал в общественных организациях, он ненавидел нацистов. День 1 апреля 1933 года был объявлен национальным днем бойкота еврейских предпринимателей. Витрины были завешаны устрашающими плакатами, в которых немецким патриотам не советовали делать покупки, а для нечувствительных к пропаганде или даже противостоящих этим советам людей возле дверей всех еврейских магазинчиков, медицинских кабинетов и адвокатских бюро стояли бравые малые в коричневых рубашках. Возмущенный Шрё- дингер даже избил кого-то, кто слишком активно выступал в поддержку этих акций устрашения. Один из его студентов, водружая свастику, которая была обязательной, вытащил преподавателя из этой неразберихи и помог ему избежать допроса с пристрастием. Быстрое развитие национал-социализма привело к тому, что чистка евреев началась не только на улицах, но и в общественных учреждениях. Через неделю после бойкота был принят закон, предусматривающий исключение из администрации любого служащего с сомнительными взглядами или неспособного доказать чистоту своего происхождения. Реакция немецкого университетского сообщества была очень неоднозначной, однако количество возражений можно было посчитать по пальцам. Многие решили спасаться бегством, они оставили свои места, на которые сразу же были назначены другие лица, пусть даже не обладавшие должным профессионализмом, но с достаточной чистотой арийской крови. Возможность повысить социальный статус не упустили молодые карьеристы и старые ученые с потускневшей славой.

Когда у Шрёдингера спросили, почему он покинул Германию, тот ответил: «Я терпеть не могу, когда меня донимают политикой», — ответ стандартный и мало что говорящий. Но становится понятно, что за ним скрывается, если знать, что очень многие профессора в этой же ситуации предпочли терпеть это донимательство. Ни Эрвин, ни Аннемари не были евреями, так что режим им не угрожал. Но все-таки в свои 46 лет Шрёдингер, занимавший один из самых видных университетских постов в мире — трон Берлина, по собственному желанию променял его на неизвестность ссылки.