Вадим Каргалов - Полководцы XVII в

И с того времени охватил все польские и литовские полки страх и ужас…»

Победа Михаила Скопина-Шуйского сразу изменила обстановку в Москве. Автор повести продолжает: «Тогда же боярин князь Михаил Васильевич быстро посылает с радостной вестью к царю всея России Василию Ивановичу в город Москву Афанасия Логиновича Варишкина, а с ним избранных, и достойных, и верных дворян, из многих городов лучших людей, и иноземцев и русских пехотных людей с большим обозом припасов, чтобы быстро прошли они в Москву, для поддержки царствующего града и осажденных, и без затруднений в город Москву вошли и государю царю обо всем поведали. И была в царствующем городе Москве радость великая».

Неизмеримо вырос авторитет молодого полководца. Как известно из дневника польского короля Сигизмунда III, именно тогда русские ратники начали открыто называть Скопина-Шуйского царем. Из Рязани Прокопий Ляпунов, один из предводителей местного ополчения, прислал грамоту, в которой, по свидетельству летописца, Михаила Скопина-Шуйского «здороваша на царство, а царя ж Василья укорными словесы писаша».

Тут высвечивается еще одна грань личности Михаила Скопина-Шуйского. Восторженные похвалы и всеобщее признание не вскружили ему голову, он демонстративно разорвал грамоту, фактически предлагавшую ему престол. Не время было заводить внутреннюю смуту, оставалась не достигнутой главная цель — освобождение русских земель от интервентов. Видимо, этой же цели — объединению всех патриотических сил для войны с интервентами — должно было послужить и решение Скопина-Шуйского отпустить посланцев Прокопия Ляпунова и не сообщать о его дерзости Василию Шуйскому. Решение, хочется подчеркнуть, очень опасное для самого воеводы, потому что оно могло посеять подозрения у властолюбивого и коварного «боярского царя».

Тем временем Михаил Скопин-Шуйский продолжал свою войну, и каждая неделя приносила новые успехи.

Едва отгремели бои под Александровской слободой, как по разным направлениям пошли отряды дворянской конницы, лыжников, пеших людей. Они выбивали тушинцев из городов и деревень, строили острожки, закрепляя освобожденные земли, собирали в полки новых ратников.

В начале ноября русские отряды закрепились в селах Константиново, Заболотье, Низиново, Сарапово, Ботово и больше уже не отдали их интервентам, хотя те пытались взять их. Под Константиново и Заболотье, например, приходил со своим полком — известный пан Микулинский, под Низиново — паны Вребский и Вилямовский. Пришли, натолкнулись на плотный ружейный огонь из острожков, лихие вылазки конных «детей боярских» и ушли восвояси.

А следом за передовыми отрядами в отвоеванные села спешили «большие полки». Село Ботово занял полк Семена Головина, насчитывающий несколько тысяч ратников. Это село находилось совсем недалеко от Троице-Сергиева монастыря и поэтому лагерь Сапеги жил теперь в постоянной тревоге. Чуть ли не каждый день гетман посылал в разведку конные разъезды, множество воинов из осадных полков вынуждены были мерзнуть в сторожевых заставах — немилосердная русская зима уже начиналась.

И не выдержал гетман Сапега, отправил 15 ноября против опасного форпоста русской рати три полка конницы под командованием панов Рожинского, Микулинского и Стравинского. Отправил, заранее зная, что они вынуждены будут сражаться в крайне невыгодных для себя условиях — штурмовать укрывшуюся в остроге И вооруженную «огненным боем» стойкую в обороне русскую пехоту. Михаил Скопин-Шуйский вынуждал интервентов воевать так, как ему было нужно, и в этом еще раз проявлялось дарование полководца!

Полки Рожинского, Микулинского и Стравинского были отбиты воеводой Семеном Головиным без особого труда.

20 ноября к Ботову подошел полк пана Загорского, и тоже неудачно. Отборная польская конница оказалась бессильной перед русскими «пешими людьми», засевшими в острожках. Эти походы ничего не принесли гетману Сапеге, кроме новых людских потерь.

Между тем численность русского войска в Александровской слободе продолжала увеличиваться. По свидетельству Видекинда, в начале ноября сюда пришли полторы тысячи ратников из Ярославля «с хорошим вооружением: пешие имели длинные копья, а конные пики, как у поляков». Это замечание шведского историка очень важно. В русский лагерь прибывали не мужики-ополченцы, а «стройная рать». Из Москвы прибыл полк во главе с князьями Куракиным и Лыковым, в нем было три тысячи ратников и несколько пушек. Таким образом, войско Михаила Скопина-Шуйского увеличилось до тридцати тысяч человек, в нем совершенно затерялся двухтысячный отряд Якова Делагарди.

Казалось, можно начинать решительный поход на Москву. Другой, более нетерпеливый и неосторожный воевода, так бы и поступил, но Михаил Скопин-Шуйский действовал наверняка. В тылу русского лагеря интервенты еще удерживали важные опорные пункты: Суздаль, Юрьев-Польский, Ипатьевский монастырь под Костромой, вновь захваченный Ростов, Старицу, Ржев, Белую. Гетман Сапега продолжал стоять под Троице-Сергиевым монастырем, закрывая путь к столице. Более того, он вообще изменил тактику. Отчаявшись выбить воеводу из Александровской слободы, гетман активизировал военные действия в тылу и на флангах, посылая конные рати, чтобы расширить оккупированные территории. Скопину-Шуйскому предстояло срочно принять меры, которые бы противодействовали этой тактике. И такие меры были приняты — разнообразные и решительные.

Воевода Давид Жеребцов, который ранее сумел пробиться в Троице-Сергиев монастырь с большим отрядом отборных ратников, получил приказ постоянно беспокоить интервентов, устраивать вылазки, чтобы гетман был вынужден держать здесь значительные силы. Рати князей Хованского и Борятинского направились к Ростову и Кашину. Воевода Корнила Чеглоков совершил смелый кавалерийский рейд на север, в район Бежецкого Верха. В сражении у Задубровской слободы он «побил многих воровских людей, которые ходили от вора из Тушина, 30 рот, а побив, пришел в Кашин здорово, да привел с собою казаков добрых, да панов шестнадцать человек». Победа была громкой, но имела частный характер. Для возвращения северо-западных городов требовались значительные силы.

В январе 1610 года на Старицу и Ржев был послан воевода князь Иван Хованский. К нему присоединились иностранные наемники, которых привел из Швеции Горн, и новгородский воевода Иван Одадуров. Интервенты были выбиты из Ржева и Старицы, но гарнизон Белой оказал упорное сопротивление. Наемники, устрашенные потерями при штурмах города и русскими морозами, отказывались воевать. По словам летописца, «немцы, француженя почали изменять, отъезжати к Литве». Ивану Хованскому пришлось отступить.