Вадим Каргалов - Полководцы XVII в

Иезуит отмечает, что после 27 июня 1611 года, когда в Кракове стало известно о падении Смоленска, два дня «был триумф, и во всех храмах происходили благодарственные молебствия; те же триумфы и те же молебствия происходили во всем королевстве Польском».

Русский источник, «Повесть о победах Московского государства», сохранил имя героя, поставившего последнюю точку в смоленской трагедии. «Король же польский, жестоко штурмуя город, велел подкоп большой вести под сруб кожевенного колодца и под стену и начал еще сильнее нападать. И вот, когда подкоп подвели, велел он туда много бочек с порохом закатить и взорвать. И охватили город тревога и смятение. Архиепископ же смоленский Сергий в соборной церкви был. Набежали в церковь все люди: и многие смоленские боярыни, и дворянские жены с детьми, и жители других городов, и простые люди с женами и детьми, и набралось народу полная церковь. И был благодаря тому злому подкопу взят город Смоленск. Поляки и литовцы по городу православных христиан преследовали и много крови пролили. Архиепископ же велел церковные двери затворить, и накрепко запереть. Но королевские люди двери вырубили и начали людей рубить и живых хватать. Архиепископ же взял честной крест и пошел навстречу иноверцам. А они, окаянные, голову ему рассекли и живого схватили, людей же много порубали и в плен забрали. Один же посадский человек, по имени Андрей Беляницын, видя, что иноверцы избивают народ, взял свечу и пошел под церковь, и запалил бочки с порохом, весь пушечный запас. И был взрыв сильный, и множество людей, русских и поляков, в городе и за городом побило. И ту большую церковь, верх и стены ее, разнесло от сильного взрыва. Король же польский ужаснулся и в страхе долгое время в город не входил. И в то время была сеча злая в Смоленске, православных христиан поляки избивали…»

Только дымящиеся развалины, обильно политые кровью, достались королю Сигизмунду III. «Крепость почти вся выгорела, мало осталось строений, сгорели также и пороховые запасы», — сокрушался гетман Жолкевский.

Триумф короля оказался горьким.

Какова же дальнейшая судьба воеводы Михаила Шеина?

Как нам уже известно из записок гетмана Жолкевского, воевода с несколькими десятками ратников, пытаясь остановить немецких пехотинцев, ворвавшихся в пролом возле Авраамиевских ворот, начал перестрелку, но вынужден был отступить перед превосходящими силами противника. Большая часть его ратников погибла в схватке. «Сам Шеин, запершись в одной из башен, с которой, как сказано, стрелял в немцев, так раздражил их, убив более десяти, что они непременно хотели брать его приступом; однако нелегко бы пришлось им это, ибо Шеин уже решился было погибнуть, но находившиеся при нем старались отвратить его от этого намерения. Отвратил же его, кажется, от сего больше всех бывший с ним — еще дитя — сын его…» Наконец, воевода вышел из башни «с сыном и со всеми при нем находившимися», и было их всего пятнадцать человек…

Плененного воеводу сразу доставили в ставку короля Сигизмунда III. На хороший прием он, конечно, не Мог рассчитывать: воевода Михаил Борисович Шеин олицетворял собой ту упрямую силу, которая на два года задержала королевскую армию, подорвала личный престиж Сигизмунда III, нанесла шляхетству огромные потери, Но то, что произошло с прославленным воеводой, превзошло самые недобрые ожидания. Даже в то жестокое время плененных командующих не пытали.

Для Михаила Шеина поляки сделали исключений.

Официальная разрядная книга, описывая жестокости, допущенные в отношении Михаила Шеина, объясняла их так: «Король Смоленск взял, и боярина Михаила Борисовича Шеина в Смоленске взял с женою и с детьми, и пытал его многими разными пытками, и сослал его с женою и с детьми в Польшу, и велел разослать по разным городам; и теснота и голод им был великий за то, что он против короля в Смоленске сидел многое время, и королевских польских и литовских и немецких людей на многих приступах многих побил, а королю города не Сдал, а на королевские прелести ни на какие не уклонился, стоял в твердости разума своего».

Допрос Михаила Шеина, сопровождавшийся пытками, был учинен по двадцати семи «статьям». Сенаторы спрашивали воеводу, почему не сдал Смоленск, на что надеялся? Шеин отвечал, что надеялся, что король отступит от смоленской крепости, встретив «крепкую оборону». Сенаторы пытались узнать у воеводы имена тех, кто помогал ему в Смоленске и тоже был против сдачи города? Ответом было гордое молчание, воевода не выдал своих верных соратников, принял всю вину на себя. Поляки допытывались, где «закопаны деньги», но и о смоленской казне они ничего не узнали. Отверг воевода и все попытки обвинить его в связях с «тушинским вором».

Так ничего и не добившись, едва живого от пыток воеводу заковали в кандалы и увезли в Польшу. Король Сигизмунд III взял к себе его сына, а жену и дочь отдал гетману Льву Сапеге. Семья Шеиных долгое время была разлучена.

Но король продолжал мстить своему непокорному пленнику, на этот раз — позором. В Варшаве, на торжественной церемонии по случаю победы, воеводу Михаила Шеина и других пленных смолян возили по улицам в открытой карете, на показ народу, а затем заставили присутствовать на приеме в королевском дворце, где бывший царь Василий Шуйский, тоже привезенный в Польшу, припадал к стопам короля в знак полной покорности.

Затем следы пленного воеводы затерялись почти на три года. В 1614 году к королю поехал с грамотой русский посол Желябужский. Среди прочих поручений, ему было велено узнать о судьбе Шеина и, если удастся, повидаться с ним, передать от имени царя Михаила Романова милостивые слова: «Служба ваша, раденье, и терпенье ведомы, и о том мы, великий государь, радеем и помышляем, чтобы вас из такой тяжкой скорби высвободить».

Желябужскому удалось выполнить поручение царя. Он разговаривал с гетманом Львом. Сапегой и от него узнал, что «Шеин с женою и дочерью — в его, Сапегиной, вотчине, вотчина в Слонимском повете, а сын — в Варшаве».

Удалось Желябужскому и лично встретиться с воеводой — на обратном пути в Москву он ехал через Слонимский повет. «Скаска» об этой встрече дополняет представление о личности смоленского воеводы.

В плену, в разлуке с сыном, Михаил Шеин оставался патриотом своей отчизны, пытаясь принести ей хоть какую-то пользу. Он внимательно, присматривался к положению в Польше, а затем с Желябужским передал государю свои наблюдения. Воевода, на себе познавший жестокость и коварство шляхетства, советовал в отношениях с поляками быть осторожными. Тогда речь шла об обмене пленными, и Михаил Шеин предостерегал: «Как будет размена с литовскими людьми, то государь бы и бояре приказали послам накрепко, чтоб береглись обману от литовских людей; послали бы сходиться между Смоленском и Оршею на старом рубеже».