Вадим Каргалов - Полководцы XVII в

1 февраля 1634 года в Москву пришла последняя «отписка» Шеина из-под Смоленска, в которой воевода доносил, что «ему и ратным людям от польского короля утесненье и в хлебных запасах и в соли оскудение большое».

Положение сложилось трагическое. Почти все возможности для сопротивления королевскому войску, Плотно обложившему лагерь Михаила Шеина, были исчерпаны, а из Москвы не приходили ни разрешение на перемирие, ни военная помощь.

Вероятно, единого мнения по этому вопросу в правительстве царя Михаила Романова не было. После получения последней отчаянной грамоты от воеводы Шеина разрешения на перемирие не последовало, наоборот, в Можайск по царскому приказу поехал окольничий князь Григорий Волконский «для совета» с воеводами Черкасским и Пожарским. Ему надлежало выяснить, могут ли они оказать помощь русским полкам под Смоленском. Волконский вернулся в Москву 6 февраля и подтвердил: «Да, могут!» Но только 8 и 11 февраля из Разрядного приказа были посланы грамоты в Можайск и Калугу о начале похода к Смоленску. Однако эти распоряжения опоздали. Исчерпав все возможности для продолжения борьбы и не зная, придет ли помощь, воевода Михаил Шеин подписал перемирие с королем Владиславом IV. Это произошло 16 февраля 1634 года после длительных переговоров на Жаворонковой горе.

Как оценить поведение Михаила Борисовича Шеина?

Пожалуй, ему выгоднее было бы заключить перемирие с королем гораздо раньше, когда положение не было таким безнадежным, и в Москве, кстати, были согласны, о чем гонец Сычев должен был известить воеводу. Но гонец не дошел до русского лагеря, и Михаил Шеин продолжал героически обороняться. Иначе он поступить не мог, не такой он был человек, чтобы сдать град без приказа (а укрепленный лагерь был для Шеина градом!). Военная целесообразность вступила в противоречие с нравственными принципами, и последние одержали верх. Как оказалось, на горе самому воеводе…

Немаловажно выяснить, могла ли подойти помощь русским полкам, осажденным в Смоленске?

Известно, что 3 марта 1634 года ратные люди воевод Черкасского и Пожарского находились все еще в Можайске, не вышло войско и из Калуги, и если прибавить время, необходимое в зимних условиях для похода к Смоленску, то воевода Михаил Шеин мог получить реальную помощь лишь месяца через полтора-два после заключения перемирия. Столько времени Шеин никак не мог продержаться…

В исторической литературе условия перемирия оцениваются как сравнительно благоприятные для русского войска, если учитывать его тяжелое положение в осажденном со всех сторон лагере и большое численное превосходство королевской армии. «Русские комиссары», которые от имени воеводы Михаила Шеина вели переговоры с поляками, «добились максимума в тех условиях, в которых находилась армия Шеина. Все русские ратные люди могли свободно отступить от Смоленска, сохранив холодное оружие и мушкеты с зарядами» [29] Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII век. М., 1955. С. 475. . К тому же заключенное под Смоленском перемирие не связывало рук московскому правительству, имело ограниченный характер и позволяло остальным русским ратям продолжать военные действия. По словам Яна Велевицкого, «мир этот не распространялся на целое государство Московское и на царя его, а только на войско Шеина».

И все-таки это было поражение. Михаил Шеин потерял всю осадную артиллерию, планы возвращения Смоленска были окончательно похоронены. Король Владислав IV постарался обставить вывод русского войска из-под Смоленска унизительными условиями. По свидетельству того же Велевицкого, «все оружие, военный снаряд и все вообще принадлежности войны должны быть выданы», исключение делалось только для личного оружия русских ратников — «король оставляет оборонительное и наступательное оружие тем, которые сражались в рядах», а также «12 полевых орудий и пороха на десять зарядов, а ружейного пороха на 20 зарядов» и «известное число ружейных пуль». Солдаты и «начальные люди» должны были под присягой обещать не предпринимать «никаких неприязненных действий в продолжение целых четырех месяцев», что фактически исключало участие полков Михаила Шеина в дальнейшей войне.

Далее «выходящие из лагеря солдаты должны идти со свернутыми знаменами, с погашенными фитилями, в тишине, без барабанного боя и без всякой музыки», преклонить знамена перед победителями. «Сам Шеин с воеводами и полковниками, когда увидят короля или когда покажут им, слезут с коней и низко ему поклонятся, после чего опять сядут на своих лошадей».

Воеводе Михаилу Борисовичу Шеину пришлось выполнить все эти унизительные процедуры, испить чашу позора.

19 февраля 1634 года в среду на первой неделе великого поста молчаливые колонны русских полков выступили из лагеря и пошли по Дорогобужско-Московской дороге. Суровы и печальны были лица ратников, руки крепко сжимали мушкеты. «Двадцать зарядов», на которые расщедрился польский король, были ничтожным боезапасом для большого сражения, но позволили бы жестоко наказать неприятеля за вероломное нападение. Польские и литовские солдаты, стоявшие вдоль дороги, угрожающе размахивали оружием, осыпали «московитян» насмешками и издевательскими выкриками, но открыто напасть не решились. Русская армия была побеждена, но не сломлена духом. Однако из двух тысяч иноземных наемников, оставшихся в лагере, половина тут же перешла на службу к королю Владиславу IV. У Шеина оставалось всего восемь тысяч пятьдесят шесть ратников.

Победители получили огромные трофеи. По свидетельству Велевицкого, «взято 107 пушек, некоторые из них удивляли величиною и художественною работою», а общая стоимость захваченного военного имущества «простиралась до суммы 600 тысяч злотых».

В Москве о перемирии узнали в начале марта. Царь послал навстречу Шеину Моисея Глебова, которому поручалось узнать об условиях перемирия и сказать всем ободряющие слова: «Служба их и радение, и нужа, и крепкостоятельство против польского короля, и против польских и литовских людей, и что с ними бились не щадя голов своих, государю и всему Московскому государству ведомо».

Казалось бы, царь Михаил и его окружение отдали должное мужеству и стойкости ратников воеводы Шеина, высоко оценили их подвиги. Действительно, если учитывать все неблагоприятные обстоятельства, в которых воевода Шеин был не виноват, его трудно было в чем-нибудь обвинить. Как и в прежние годы, он служил России «прямо и честно», и это подтвердил царь устами своего посла.

Но дальше начинается что-то странное…

Еще до возвращения Михаила Шеина в Москву царем были назначены бояре и другие «служилые люди» для допроса смоленских воевод: бояре и князья Андрей Шуйский и Андрей Хилков, окольничий Василий Стрешнев и дьяки Тихон Бормосов и Дмитрий Прокофьев. На Михаила Шеина и Измайлова с сыном было заведено «судное дело». Из этого дела в архивах сохранился только отрывок, содержавший сам приговор, перечисление «измен» смоленских воевод.