Ирвин Ялом - Когда Ницше плакал

«Ну, Йозеф. Расскажите мне, Йозеф, о невосхождении».

«Иногда мне кажется, что у каждого из нас есть тайная фраза, глубинный мотив, который становится центральным мифом жизни человека. Когда я был ребенком, кто-то однажды назвал меня „исключительно одаренным парнем“. Мне эта фраза понравилась. Я бормотал ее про себя тысячи раз. Часто я представлял себя тенором, исполняющим эту строчку очень высоким голосом:

«Ииии-и-сключительно о-да-рен-ный па-рень». Мне нравилось произносить эти слова медленно и драматично, подчеркивая ударением каждый слог. Эти слова даже сейчас задевают меня!»

«И что случилось с этим исключительно одаренным парнем?»

«Ах этот вопрос! Я часто над этим думаю. Что из него получилось? Я знаю, что одаренности больше нет – она исчерпана!»

«Скажите, а что именно вы имеете в виду под словом „одаренность“?»

«Не уверен, что знаю точно. Раньше мне казалось, что знаю. Это означало потенциал для того, чтобы взбираться наверх, – это означало успех, признание, научные открытия. Я вкусил плоды этой одаренности. Я стал уважаемым врачом, уважаемым гражданином. Я сделал несколько важных научных открытий, – пока существуют исторические справочники, мое имя останется в веках в списке первооткрывателей функций внутреннего уха в регуляции равновесия. Помимо этого я принимал участие в открытии важного процесса регуляции дыхания, известного как рефлекс Герринга-Брейера».

«Йозеф, разве вам не повезло? Разве вы не использовали вашу одаренность?»

Тон Ницше сбивал Брейера с толку. Он что, и вправду хочет получить ответ? Или исполняет роль Сократа, отводя Брейеру роль Алкивиада [12]? Брейер решил ответить как есть.

«Да, я достиг цели. Но удовлетворения не получил, Фридрих. Сначала упоение новым успехом растягивалось на месяцы, но со временем стало более мимолетным – недели, затем дни, затем часы, – и так до тех пор, когда чувство начало улетучиваться еще до того, как проникнет внутрь меня. Теперь мне кажется, что цели были ложными, – не к этому следует стремиться исключительно одаренному парню. Часто я путаюсь: старые цели теряют свое очарование, а создавать новые я уже разучился. Когда я вспоминаю свою жизнь, у меня появляется ощущение, что меня предали или обманули, словно Господь сыграл надо мной шутку или я всю жизнь танцевал не под ту музыку».

«Не та музыка?»

«Мелодия исключительно одаренного парня – мелодия, которую я всю свою жизнь бормотал себе под нос!»

«С музыкой все было в порядке, Йозеф, танец не тот!»

«Музыка подходящая, танец нет? Что вы хотите этим сказать?»

Ницше не ответил.

«Вы имели в виду, что я неверно понимаю слово „одаренность“?»

«И „исключительно“, Йозеф».

«Я не понимаю. Не могли бы вы выражаться яснее?»

«Может, вам стоит поучиться общаться на более понятном языке с самим собой? За последние несколько дней я понял, что философская терапия заключается в научении слушать свой собственный внутренний голос. Помните, вы рассказывали мне о том, что ваша пациентка, Берта, лечила себя сама, проговаривая каждую свою мысль? Как вы называли это?»

«Прочистка труб. На самом деле название придумала она. Прочистить трубы – значит вырваться на свободу и проветрить мозги, очистить сознание ото всех неприятных мыслей».

«Хорошая метафора, – похвалил Ницше. – Может, нам тоже стоит попробовать использовать этот метод в наших беседах. Например, прямо сейчас. Можете ли вы, например, прочистить трубы в поисках информации об исключительно одаренном парне?»

Брейер откинулся на спинку стула: «Кажется, я уже говорил об этом. Стареющий парень дошел до того этапа в жизни, когда он уже не видит в ней смысла. Цель его жизни – моей жизни, мои стремления, все, ради чего я жил, – все это кажется мне сейчас абсурдным. Когда я думаю о том, что стремился к абсурду, как бездарно я растранжирил единственную данную мне жизнь, меня охватывает непереносимое отчаяние».

«А к чему вы должны были бы стремиться?»

Брейера воодушевил тон Ницше – более доброжелательный, более уверенный, словно эта тема была для него хорошо известной.

«Это-то и есть самое худшее. Жизнь – это экзамен, где верных ответов быть не может. Если бы мне пришлось прожить жизнь с самого начала, я не сомневаюсь, что это было бы то же самое, что я снова сделал бы те же самые ошибки. Я на днях придумал неплохой сюжет для романа. Если бы я только мог писать! Представьте себе: мужчина средних лет, недовольный своей жизнью, встречает джинна, которые предлагает ему прожить жизнь заново, не забыв при этом ничего из своей предыдущей жизни. Разумеется, он хватается за эту возможность. Но, к своему удивлению и ужасу, обнаруживает, что его вторая жизнь как две капли воды похожа на первую, – он принимает те же решения, совершает те же ошибки, преследует все те же ложные цели и поклоняется ложным богам».

«А эти цели, достижением которых вы жили, откуда они взялись? Как вы их выбрали?»

«Как я выбрал свои цели? Выбрал, выбрал – ваше любимое слово! Мальчики в пять лет, в десять, в двадцать не выбирают, какой жизнью им жить. Я не знаю, как ответить вам на этот вопрос».

«Не думайте об этом, – подбодрял его Ницше. – Просто чистите дымоходы!»

«Цели? Цели заложены в культуре, витают в воздухе. Вы дышите ими. Все мальчики, с которыми я рос, вдыхали одни и те же цели. Все мы хотели выбраться из еврейского гетто, добиться высокого статуса в мире, достичь успеха, разбогатеть, обрести стабильность. Этого хотели все! Никто из нас никогда не знал о том, что такое свободный выбор, – наши цели были перед нами, естественные последствия моего времени, моего народа, моей семьи».

«Но это не пошло вам на пользу, Йозеф. Все это было недостаточно надежным для жизни. Или, может, кому-то и этого было достаточно, кому-то, кто не видит дальше собственного носа, слабым бегунам, которые всю свою жизнь, пыхтя, пытаются достичь своих материальных целей, или даже тем, кто достиг успеха, но лишился способности постоянно ставить перед собой новые цели. Но вы, как и я, видите хорошо. Вы видите жизнь чуть ли не насквозь. Вы поняли всю бессмысленность погони за неверными целями и бессмысленность постановки новых неверных целей. Умножение на ноль дает в результате ноль!»

Эти слова действовали на Брейера как гипноз. Все вокруг – стены, окна, камин, даже тело Ницше, – все исчезло. Всю свою жизнь он ждал этого разговора.

«Да, все, что вы говорите, Фридрих, – верно, кроме того, что каждый свободен в выборе своего жизненного плана. Выбор жизненных планов – процесс неосознаваемый. Это все – исторические случайности, разве не так?»

«Если ты не вступаешь во владение своим жизненным планом, ты позволяешь своей жизни стать цепью случайностей».