Ирвин Ялом - Когда Ницше плакал

Не дождавшись ответа Ницше, Брейер продолжал:

«Готов спорить на крупную сумму, что у вас был такой опыт. Почему бы вам не поделиться этим со мной, чтобы мы могли общаться честно, на равных?»

«А не как генерал и штатский, власть имущий и бесправный! О, простите, Йозеф, я обещал не говорить о власти, даже если проблемы власти настолько очевидны, что их просто нельзя обойти! Что касается любви, я не буду отрицать, что все мы, в том числе и я, испробовали вкус причиняемой ею боли. Вы упомянули «Юного Вертера», - продолжал Ницше. – Но позвольте мне напомнить вам слова Гете: «Будь человеком и не повторяй за мной – но будь собой! Только собой!» Знаете ли вы о том, что он вставил эту фразу во второе издание книги потому, что слишком многие молодые люди последовали примеру Вертера и покончили с собой? Нет, Йозеф, суть здесь состоит не в том, чтобы я показал вам, как это было со мной, но в том, чтобы я помог вам найти ваш собственный путь перерасти ваше отчаяние. Итак, что там было с бритвой из вашего сна?»

Брейер помедлил с ответом. Признание Ницше того факта, что и он тоже вкусил боль любви, было великим откровением. Стоит ли ему давить на него дальше? Нет, на этот раз хватит. Он позволил вниманию Ницше снова переключиться на себя.

«Я не знаю, зачем в этом сне появилась бритва».

«Не забывайте о наших правилах, Йозеф. Не пытайтесь найти рациональное объяснение. Проговаривайте все, что приходит вам в голову. Ничего не пропускайте». – Ницше откинулся назад и прикрыл глаза в ожидании ответа Брейера.

«Бритва, бритва… Вчера ночью я встретил друга, офтальмолога по имени Карл Коллер, который всегда чисто выбрит. Сегодня утром я думал о том, чтобы сбрить свою бороду, – но я часто думаю об этом».

«Продолжайте чистить!»

«Бритва – запястья – у меня был пациент, молодой мужчина, подавленный своими гомосексуальными наклонностями, который вскрыл себе вены пару дней назад. Сегодня я поеду к нему. Его, кстати, зовут Йозеф. Хотя мне и в голову не приходит вскрывать себе вены, как я уже говорил вам, я подумываю о самоубийстве. Это просто умозрительные измышления – не планирование. Мне кажется, я довольно далек от совершения акта самоубийства. Вероятность того, что я решусь на самоубийство, не выше вероятности того, что я подожгу свой дом или увезу Берту в Америку. Но мысли о самоубийстве все чаще и чаще приходят мне в голову».

«Все серьезные мыслители подумывают о самоубийстве, – заметил Ницше. – Это опора, которая позволяет нам пережить ночь. – Он открыл глаза и повернулся к Брейеру: – Вы сказали, что мы должны найти какой-то другой путь, чтобы помочь вам. Что мы должны сделать?»

«Устроить прямую атаку на мою одержимость! Это разрушает меня. Это поглощает всю мою жизнью. Сейчас я не живу. Я живу либо в прошлом, либо в будущем, которое никогда не наступит».

«Но рано или поздно ваша одержимость должна отступить. Вы не можете не видеть, что моя модель верна. Ясно, что за вашей одержимостью лежат первичные страхи, связанные с existenz [14]. Также ясно, что чем больше мы напрямую обсуждаем эти страхи, тем сильнее становится наваждение. Разве вы не видите, как ваша одержимость пытается отвлечь ваше внимание от этих глубинных жизненных факторов? Это единственный известный вам способ борьбы со страхами».

«Но, Фридрих, я не спорю с вами. Ваша точка зрения звучит убедительно, и теперь я верю, что ваша модель верна. Но прямая атака на мою одержимость не идет с ней вразрез. Когда-то вы назвали наваждение грибом, сорной травой. Я согласен с вашим сравнением, а также я согласен с тем, что если бы давным-давно я бы иначе культивировал свое сознание, эта одержимость просто не принялась бы. Но она здесь, ее необходимо искоренить, устроить прополку. Вы же делаете это слишком медленно».

Ницше поерзал на стуле, явно чувствуя себя неловко под огнем критики Брейера: «У вас есть какие-нибудь предложения относительно искоренения?»

«Я – пленник одержимости: она никогда не покажет мне путь к освобождению. Вот почему я спрашиваю вас о вашем опыте с переживанием боли такого рода и о том, как вы спасались от нее».

«Но именно это я и пытался сделать на прошлой неделе, когда просил вас посмотреть на себя издалека, -отозвался Ницше. – Глобальная перспектива делает трагедию не столь ощутимой. Если мы заберемся достаточно высоко, мы окажемся там, откуда трагедия уже не выглядит трагически».

«Да, да, да, – разговор уже начал надоедать Брейеру, – умом я это понимаю. Но, Фридрих, мне не становится легче от того, что вы говорите про „высоту, с которой трагедия уже не выглядит трагически“. Простите мне мое нетерпение, но между тем, чтобы понимать что-то умом и понимать это сердцем, лежит пропасть – огромная пропасть. Часто, когда я лежу ночью без сна, охваченный страхом смерти, я повторяю афоризм Лукреция: „Когда есть я, нет смерти; когда есть смерть, нет меня“. Потрясающе рациональная и неоспоримо верная фраза. Но когда я действительно напуган, она меня не спасает, не отгоняет страх. Вот когда философия не действенна. Преподавание философии и применение ее в жизненной практике – это совершенно разные вещи».

«Йозеф, проблема в том, что, когда мы отказываемся от рациональных методов воздействия и используем более примитивные средства, мы получаем более примитивного и подлого человека. Когда ты говоришь, что тебе нужно что-то, что будет работать, ты требуешь нечто, влияющее на эмоции. Ну есть и профессионалы в этом плане! И кто же они? Священники! Им известны секреты влияния. Они используют вдохновенную музыку, они заставляют нас чувствовать себя гномами на фоне своих величественных шпилей и парящих нефов, потакают страсти подчинения, предлагают руководство сверхъестественных сил, избавление от смерти, даже бессмертие. Но только посмотрите, какую цену они просят за это, – религиозное рабство, поклонение слабости, застой, ненависть к телу, к радости, ко всему этому миру. Нет, мы не можем пользоваться этими антигуманными успокоительными средствами. Мы должны найти более совершенный способ раскрытия возможностей нашего разума».

«Режиссер моего мышления, – ответил Брейер, – который посылает мне образы Берты и моего горящего дома, судя по всему, не подвластен рассудку».

«Но, как бы то ни было, – произнес Ницше, потрясая сжатыми кулаками, – вы должны понять, что все эти мысли, поглощающие вас, не имеют отражения в реальности. Видения Берты, ореол любви и притягательности, окружающий ее, – все это не существует в реальности. Эти несчастные фантазмы не являются частью человеческой реальности. Все видимое относительно, равно как и все известное нам. Мы сами создаем все свои переживания. И все, что мы сами создали, мы сами можем и уничтожить».