Ирвин Ялом - Когда Ницше плакал

Но потом случилась катастрофа! Во мне родилась страсть. Она использовала ее, чтобы стравить меня с моим близким другом, Полем Рэ, который и познакомил нас. Она заставила меня поверить, что я был тем самым мужчиной, для которого она создана, но, когда я предложил ей себя, она презрительно оттолкнула меня. Я был предан всеми – ею, Полем Рэ и моей сестрой, которая попыталась разрушить наши отношения. Все превратилось в прах, и я живу в изгнании, вдали от всего, что когда-то было мне дорого».

«Когда мы говорили с вами впервые, вы упомянули три предательства».

«Первым был Рихард Вагнер, который уже давно предал меня. Эта боль уже утихла. Двое других – Лу Саломе и Поль Рэ. Да, я имел в виду именно их. Но я притворился, что этот кризис пройден. Вот в чем заключается мой обман. Правда такова, что я так и не смог – до этого самого момента - разрешить этот кризис. Эта женщина, Лу Саломе, завоевала мой мозг и свила там гнездышко. Я так и не смог прогнать ее. Ни дня, а то и часа не проходит, чтобы я не подумал о ней. Большую часть времени я ненавижу ее. Я представляю себе, как набрасываюсь на нее с кулаками, как унижаю ее публично. Я хочу видеть ее поверженной ниц, умоляющей простить и принять ее! Иногда наоборот – я тоскую по ней, я представляю, как беру ее за руку, как мы плывем по озеру Орт, встречаем вместе рассвет на Адриатике…»

«Она – ваша Берта!»

«Да, она – моя Берта! Когда вы описывали свою одержимость, когда вы пытались вырвать ее с корнями из своего мозга, когда вы пытались понять, в чем ее смысл, вы говорили и за меня! Вы делали двойную работу – за себя и за меня. Я прятался, словно женщина, но стоило вам уйти, как я выползал из своего укрытия, ставил ноги в ваши следы и пытался идти вашей дорогой. Я был трусом, я полз за вами, оставляя вас одного перед всеми опасностями и унижениями этого пути».

По щекам Ницше бежали слезы, он вытирал их салфеткой.

Вдруг он поднял голову и посмотрел Брейеру в глаза:

«Вот моя исповедь, вот мой позор. Теперь вы понимаете, почему меня так интересует, каким образом вам удалось вырваться на свободу. Ваше освобождение может стать и моим освобождением. Теперь вы знаете, почему мне так важно знать, каким образом вы очистили свой мозг от Берты! Теперь-то вы скажете мне?»

Но Брейер покачал головой: «Я уже плохо помню, что происходило со мной в состоянии транса. Но даже если бы я и смог вспомнить все подробности, чем бы они могли быть полезны вам, Фридрих? Вы сами говорили мне, что не существует единого пути, что единственная великая истина – это та истина, которую мы находим для себя сами».

Склонив голову, Ницше прошептал: «Да, да, вы правы».

Брейер откашлялся и набрал в грудь побольше воздуха: «Я не могу рассказать вам того, что вам хотелось бы услышать, но, Фридрих… – Он замолчал, сердце его бешено колотилось. Теперь была его очередь выжимать из себя слова. – Мне нужно кое-то рассказать вам. Я тоже не был честен с вами, и пришло время исповедоваться и мне».

Брейеру в голову вдруг пришла ужасная мысль, что он может сейчас говорить или делать все, что угодно, – в глазах Ницше это будет выглядеть четвертым великим предательством в его жизни. Но отступать было поздно.

«Боюсь, Фридрих, что эта исповедь может стоить мне дружбы с вами. Молю бога, чтобы этого не случилось. Прошу вас, поверьте, что я рассказываю вам это из преданности, так как я не могу даже думать о том, что то, что я хочу вам сейчас рассказать, вы услышите от кого-то другого. Что вы в четвертый раз в своей жизни почувствуете, что вас предали».

Застывшее лицо Ницше напоминало маску смерти. Он втянул глоток воздуха, услышав первые слова Брейера. «В октябре, за несколько недель до нашей с вами первой встречи, я устроил нам с Матильдой небольшой отпуск в Венеции. Там, в отеле, меня ожидала странная записка».

Брейер достал из кармана пиджака послание Лу Саломе и передал его Ницше. Он видел, как Ницше читал и не мог поверить своим глазам.

21 октября 1882 года

Доктор Брейер,

Мне нужно встретиться с вами по неотложному делу. Будущее немецкой философии под угрозой. Давайте встретимся завтра в девять утра в кафе Сорренто.

ЛУ САЛОМЕ

Записка дрожала в руке Ницше, когда тот повторял: «Я не понимаю. Что… Что…»

«Сядьте, Фридрих. Это длинная история, и я должен начать рассказывать ее с самого начала».

В течение следующих двадцати минут Брейер рассказал ему обо всем – о встречах с Лу Саломе, о том, как от своего брата Жени она узнала про лечение Анны О., о том, как она умоляла его помочь Ницше, о том, как он согласился помочь ей.

«Вы, должно быть, думаете, Фридрих, что, наверное, не было еще врача, который согласился бы на такую странную консультацию. И в самом деле, когда я вспоминаю наш разговор с Лу Саломе, я сам не могу поверить, что согласился выполнить ее просьбу. Только представьте себе! Она просила меня изобрести лекарство от недуга, к медицине отношения не имеющего, и заставить не желающего лечиться пациента принять это лекарство, причем так, чтобы сам он ничего не заподозрил. Но каким-то образом ей удалось убедить меня. На самом деле она считает себя полноправным партнером в этом предприятии, и, когда мы виделись с ней в последний раз, потребовала отчет о прогрессе „нашего“ пациента».

«Что?! – воскликнул Ницше. – Вы недавно виделись с ней?»

«Она без предупреждения появилась в моем кабинете несколько дней назад и настаивала на том, чтобы я предоставил ей информацию о ходе курса терапии. Разумеется, она ничего от меня не получила и, раздраженная, ушла».

Брейер продолжил свой рассказ, перечислив все свои впечатления от их совместной работы: как он безуспешно пытался помочь Ницше, зная, что тот скрывает отчаяние, вызванное расставанием с Лу Саломе. Он даже раскрыл свой генеральный план, в соответствии с которым он притворился, что он сам нуждается в лечении от отчаяния, чтобы удержать Ницше в Вене.

Ницше буквально подпрыгнул на месте, услышав это: «То есть вы хотите сказать, что это все было ложью?»

«Поначалу, – признался Брейер, – я планировал „справиться“ с вами, разыграть роль сотрудничающего пациента, постепенно меняясь с вами ролями, что помогло бы вам стать пациентом. Но ирония ситуации заключается в том, что я действительно стал пациентом, что инсценировка роли стала реальностью».

Что еще можно было сказать? Выискивая упущенные детали в памяти, Брейер не нашел ничего. Он рассказал все.

Ницше закрыл глаза и опустил голову, обхватив ее обеими руками.

«Фридрих, с вами все в порядке?» – озабоченно поинтересовался Брейер.

«Моя голова – я вижу вспышки света – обоими глазами! Зрительная аура…»

Брейер немедленно перешел на роль врача: «Приступ мигрени пытается начаться. На этой стадии мы можем с ним справиться. Лучшее средство – кофеин и эрготамин. Не двигайтесь! Я сейчас же вернусь».