Ричард Коннифф - ДНК миллиардера [Естественная история богатых] [litres]

Мы могли бы, конечно, пойти вдоль линии предков мисс Робертс, восходящей к зубастому протопримату, жившему 70 миллионов лет назад, в противоположном направлении. Тогда мы бы оказались на Аляске где-то рядом со Скагуэем. Поэтому давайте не пойдем туда, тем более что мы уже наткнулись на большую рытвину на пути к естественной истории богатых. Эволюция привела человека к его настоящему облику 100 тысяч лет назад, но археологи полагают, что первый богач появился на сцене не раньше чем 10 тысяч лет назад.

Началось все, разумеется, не с часов Rolex и не с бриллиантов, а с чего-то вроде нута. Где-то на границе современных Сирии и Турции поселилось племя, которое изобрело земледелие. Археологи в основном придерживаются теории о том, что рост населения, перемены климата и периодическая нехватка еды стали причиной столь радикального перехода от нашего охотничье-собирательского прошлого и что несколько семей (этакие Дж. Р. Симплоты того времени) пережили одну из далеких зим, сохранив излишек пищи. Это могла быть дикая пшеница-однозернянка, бобы или любая другая из примерно семи основных культур периода неолита, но нут кажется археологам наиболее вероятной первичной материальной основой для всего разнообразия поведенческих моделей, которые мы связываем с богатством. Горох можно было хранить, продавать, он мог быть использован для приобретения земли, власти, сексуальных партнеров и занятных безделушек – примерно в таком порядке.

Если эволюция успешно завершилась 100 тысяч лет назад, а первые богачи со своим горохом появились только 10 тысяч лет назад, то как связаны два этих процесса? Не исключено, что никак. Иногда эволюция движется с потрясающей скоростью; но с тех пор, как мы начали культивировать растения и приручать животных, сменилось лишь 400 или 500 поколений.

Если вернуться к родовой линии Джулии Робертс, то это после отеля The Breakers, но еще даже не на полпути к Уорт-авеню. Она могла бы пройти мимо всех своих знавших земледелие предков за десять минут.

За это время в человеческой физиологии произошло только одно известное нам изменение: в результате производства молочных продуктов примерно 30 % населения Земли выработали способность усваивать лактозу во взрослом возрасте. Эта привычка наблюдается в основном в группах с долгой историей потребления животного молока; некоторые ученые датируют ее распространение немногим более тысячи лет назад. В то же время две генетические адаптации к основанной на злаках диете распространились среди населения с длительной историей земледелия.

Заметьте – естественная история в любом случае не сводится к генетическим различиям. Когда богатые использовали право первородства для сохранения семейной территории, передавая ее целиком одному наследнику, это была естественная история, но не генетика. То же самое можно сказать и об отмене права первородства кодексом Наполеона в начале XIX века, в ответ на что богатые итальянцы стали практиковать браки между двоюродными братьями и сестрами в тех же целях сохранения единства семейной территории. Обе эти практики были адаптациями к изменившимся условиям окружающей среды.

Однако разве не кажется невероятным то, что мы могли выработать биологические или даже психологические инструменты, позволяющие справляться с таким радикально новым и не похожим на другие состоянием, как богатство со всеми его приятными удобствами (отсутствие постоянного беспокойства, моментальное удовлетворение практически любой прихоти)? Во многих отношениях состояние богатства кажется биологической загадкой. Это как если бы самка гепарда, предки которой только и делали, что гонялись за жертвами со скоростью 60 миль в час по просторам Серенгети, вдруг оказалась в зоопарке с неограниченным запасом свежего мяса и без единого дикого зверя вокруг. Это как если бы кто-то взял волка, воспитанного, чтобы раздирать животы взбешенным бизонам, и превратил его через несколько поколений в бишон-фриза, который мочится на персидский ковер при виде почтальона.

Часто кажется, что эволюция оставила нас совершенно беззащитными перед богатством. Вспомните о короле Людвиге II Баварском, сходившем с ума в своих сказочных замках, или о Говарде Хьюзе, отгородившемся от мира салфетками Kleenex из-за панического страха перед микробами. В начале моего исследования богатых мне казалось, что даже самые здоровые из них часто по-особенному воспринимают действительность. Они страдали от крайней жадности, а зачастую и от навязчивого стремления держать свои дела в тайне от всего мира. Конни Брак вспоминает, как финансист Майкл Милкен, занимавшийся мусорными облигациями, говорил однажды по телефону с инвестором Нельсоном Пельцем. Попугай Пельца вдруг начал кричать.

«Мы одни?» – спросил Милкен.

«Да».

«А что там за шум?»

«Это попугай», – ответил Пельц.

«Перезвони мне, когда попугая не будет», – сказал Милкен и повесил трубку.

Приспособиться к невообразимому богатству тяжело кому угодно. Даже Ротшильды жаловались на то, что «жили, как пьяницы» в годы своих первых успехов, потому что не были уверены, миллионеры они или банкроты. И даже привычка, формируемая на протяжении пяти или шести поколений, не всегда помогает. В 1996 году двухсотлетняя традиция семьи Дюпон достигла своего апогея в лице Джона Дюпона, который иногда называл себя «золотым орлом Америки» или «далай-ламой Запада». Еще он любил ездить вокруг Foxcatcher – своего поместья площадью 800 акров недалеко от Филадельфии – на танке. Дюпон спонсировал олимпийскую сборную США по борьбе, фантазировал, что он сам атлет-чемпион, а закончил тем, что убил тренера своей команды. Сейчас он находится в пожизненном заключении. С другой стороны, одна подруга моих друзей принадлежит к любопытной породе людей, называющейся «потомственная аристократия Новой Англии», и живет в почти полном отказе от своего богатства. Она унаследовала пять домов от своей матери, и управляющие следят за ними, охраняя ее интересы, но сама она живет очень скромно со своей «второй половиной» – женщиной из Южной Америки, которая зарабатывает на жизнь уборкой домов.

Напрашивается вывод о том, что богатство неестественно, а поведение богатых часто совершенно неадекватно, то есть они стремятся скорее к вымиранию, нежели к эволюционному триумфу. Богатые, как утверждал (пожалуй, слишком категорично) один противник дарвинизма, страдают от «раннего сексуального истощения, сексуальной беспомощности… гомосексуализма, религиозной одержимости… они проявляют наклонности к живописи, тонкому вкусу и практически к чему угодно, за исключением увеличения или хотя бы поддержания численности своего класса путем размножения». Читая это, я представляю каждого богатого человека на месте первых земледельцев-плутократов 10 тысяч лет назад, сидящих на запасах своего гороха и пытающихся понять, как им переустроить свою жизнь.