Ричард Коннифф - ДНК миллиардера [Естественная история богатых] [litres]

Сходное поведение, речевые особенности и т. д., конечно, помогают богатым узнавать себе подобных, не позволяя заподозрить, что попавший в их среду – чужак.

Кроме того, так становится возможным акцентировать мелкие различия. В книге «Теория праздного класса» преподаватель экономики Чикагского университета Торстейн Веблен описывал поведение богатых в основном через призму престижного, демонстративного потребления. Однако неприметное потребление во многих отношениях интригует сильнее. Так, почти все павлины имеют бросающиеся в глаза хвостовые перья, которые они поднимают вверх и которыми трещат, чтобы привлечь внимание самок. Самки небезразличны к размерам перьев и выносливости их носителей, эти качества – своего рода входная плата, как и размер состояния для богатых. Но, кроме того, самки очень восприимчивы и к мелким деталям, таким как блеск и симметричность перьев. Если самцу недостает каких-нибудь пяти из примерно 150 хвостовых перьев, привередливые самки пренебрегают его приглашениями на танец.

Среди богатых малозаметные сигналы также являются своего рода специальным, изобилующим нюансами языком общения особей подвида. Женщина из этого клуба избранных может, например, носить обычный с виду коричневый свитер. Только люди одного с ней круга заметят, что это эксклюзивная модель от Yves St. Laurent, стоящая больше, чем, скажем, ее же пальто от Chanel. Так же и Сирио Маччиони, владелец модного нью-йоркского ресторана Le Cirque, у себя дома в Италии водит невзрачную «лянчу». Но «член клуба» поймет по рычащему звуку выхлопа, что на самом деле это замаскированный «феррари». Семья Аньелли, чья компания производит машины той и другой марок, начала производить эту модель в 1980-х годах, когда левый крен в политике сделал неблагоразумной демонстрацию своего богатства.

Нередко эти знаки едва различимы, так что чужаки не в состоянии их оценить, и в этом-то, по крайней мере отчасти, их смысл:

«Если в доме людей, недавно появившихся в Аспене, вы увидите Сая Туомбли, можете быть уверены, что у них есть деньги, особенно если дом используется не очень часто. Для тех, кто понимает, это значит: „Я очень богат“. А на мнение остальных все равно наплевать».

Эта последняя фраза указывает на то, что Лоренц называл «темной стороной псевдовидообразования», – на склонность считать чужаков скучными, невежественными, даже неполноценными. Это совершенно естественная тенденция. Группы туземцев, отмечал Лоренц, неявно поступают так же, используя слово «люди» или «народ» только в отношении представителей своего племени. «С их точки зрения, употребление в пищу поверженных воинов вражеского племени, строго говоря, не является каннибализмом». А есть ли на этот счет мнение у богачей?

История богатства – это всегда история богачей, отделяющих себя от hoi polloi. В разные времена и в разных странах богачи пользовались платьем, носить которое низшим сословиям возбранялось законом; они вели свои родословные, являвшиеся важным рычагом социального господства, запрещая беднякам делать то же самое; они порой даже говорили на ином языке (латынь средневекового благородного сословия; нормандский диалект французского языка в Англии после норманнского завоевания; парижский вариант французского языка, который использовало русское дворянство в XIX веке; классический китайский у образованных людей и знати Китая). Порой богачи прикладывали огромные усилия, чтобы избежать неприятности видеть людей низшего социального положения или быть увиденными ими. Так, в начале XVIII века герцог Сомерсетский – один из богатейших пэров Англии – путешествовал в своей запряженной шестеркой карете, перед которой скакали верховые, прогонявшие с полей крестьян, чтобы те не оскорбляли его своими взглядами. Уже в 1945 году, когда магарани Барода ехала верхом, слуги приказывали проходившим мимо людям отвернуться.

Возможно, тем самым эти гордецы, как это ни парадоксально, стремились предотвратить возникновение зависти и соперничества со стороны людей, не являвшихся частью привилегированной группы.

«Крестьяне не чувствуют себя обездоленными по сравнению с лордом, пока считают аристократа представителем другого вида, другим животным, сравнение с которым невозможно, – писал канадский антрополог Джером Баркоу. – Когда происходит такая инкапсуляция социальных групп, зависть предотвращается».

Богатые, конечно, никогда не считали, что низшие слои принадлежат к какому-то иному виду, говоря лишь: «Они не такие, как мы, мой дорогой».

Когда богатые собирались предстать перед простыми людьми, они стремились внушить благоговение и добиться подобострастного внимания, как если бы они были сверхъестественными существами.

«Я люблю бывать у барона в кабинете, – писал Генрих Гейне о своем друге, парижском финансисте бароне Джеймсе Ротшильде, – где я как философ могу наблюдать, как люди кланяются и расшаркиваются перед ним. Такой изгиб позвоночника с трудом повторил бы лучший акробат. Я видел, как люди скрючивались, будто прикоснувшись к электрической батарее, когда подходили к барону».

Или, как выразился об осеняющей монарха сверхъестественной власти египетский чиновник в 1500 году до н. э.: «Он бог, по воле которого мы живем, отец и мать всех людей, единственный и не имеющий равных».

Но разве это история не Древнего мира? Сегодня богачи не живут за крепостными рвами и стенами. Билл Гейтс отвечает на вопросы репортеров CNN, а принцесса Ферги сама открывает вам дверь.

И все же, когда я встречался с богатыми в их среде обитания, мне не казалось, что с древних времен все изменилось коренным образом. Вопрос «мы или они» по-прежнему решается в первую очередь. «Где вы остановились?» – спрашивают они. На это лучше всего отвечать: «У друзей», но лишь в том случае, если друзья принадлежат к их кругу. В противном случае в Аспене сойдет Little Nell, а в Париже – Le Crillon. Иногда богатые также испытывают чувство изоляции или отсутствия равных себе: как сказал Джордж Сорос, богатство – «это такое расстройство, когда начинаешь считать себя неким богом, творцом сущего». И добавил: «Но теперь, когда я перенес эту болезнь, меня она больше не беспокоит». В свою очередь слуги и сотрудники иногда признаются, что к ним относятся отнюдь не как к людям. Одна экономка заметила, что ее хозяйка никогда с ней не заговаривает, даже когда они находятся в одной комнате. Вместо этого она звонит своему дворецкому, где бы тот ни находился, чтобы тот передал экономке ее инструкции, а та тем временем ходит, словно тень, за своей хозяйкой, незаметно поправляя вещи (аккуратно, как ее учили) и протирая каждую дверную ручку, к которой та притрагивалась.