Сергей Познышев - Мотив убийцы. О преступниках и жертвах

О прошлом этого выдающегося преступника мы знаем следующее. Он родом из Витебской губернии, русский, из бедной крестьянской семьи. В семье их было одиннадцать братьев, и все пили. Жили не дружно и друг другом не интересовались. Василий Терентьевич давно потерял из виду своих братьев и ни с одним из них в дружеских отношениях не был. Ни он им, ни они ему никогда писем не писали: Его жена говорит, что за свои одиннадцать лет супружеской жизни она никогда не видела родственников мужа. О семье своей Василий Терентьевич вспоминал без теплого чувства, даже с раздражением и злобой. Не было у него, в частности, и к матери того теплого отношения, следы которого обыкновенно нетрудно подметить даже у очень тяжких преступников. И у Котова, убившего 116 человек, во время беседы о его матери заметны были следы если не любви, то все же некоторого уважения и теплого отношения к памяти матери. Мать выделялась в его сознании из всей массы остальных людей. У Комарова я не только не заметил этого, но нашел даже довольно злобное отношение к матери. На вопрос, вспоминает ли он когда о матери, он прямо заявил: «а что она мне хорошего сделала, чтоб мне ее добром вспоминать». Вспоминает, что в детстве отец его сильно колачивал, да и от матери ему доставалось. По-видимому, живя в своей семье, Василий Терентьевич не встречал сердечного к себе отношения и большой ласки. Семья, состоявшая из пьяницы-отца, кучи детей и вечно рожавшей или беременной матери, жила, по-видимому, хотя и без особой гнетущей нужды, но бедно и недружно; внутри нее царили вечные раздоры, наложившие свою мрачную печать на характер Василия Терентьевича. Семье некогда было заботиться о его воспитании. Он остался безграмотным и никогда не учился никакому ремеслу. Алкогольная наследственность, личный алкоголизм и тяжелая атмосфера семьи сделали его крайне раздражительным и злобным человеком. Он никогда не знал чувства симпатии ни в одной из форм его выражения, ни в виде любви, ни в виде дружбы. Больших друзей, с которыми он был бы связан сердечной привязанностью, у него никогда не было. Были лишь приятели-собутыльники, которых он, по его словам, нередко угощал водкой и самогонкой, но к этим приятелям он относился очень легко, без особой привязанности, и полагал, что и они к нему относились так же. Угощал он их не из какой-либо симпатии или склонности сделать что-либо приятное другому, а бахвальства ради, чтобы, так сказать, себя показать: «чувствуй, мол, что могу угостить, и меня уважай». На вопрос, как он относился к гибели своих приятелей на войне, долго ли горевал о них, он, с некоторым даже раздражением, отвечал: «кой черт мне о них горевать, помер, и все тут, и они обо мне не стали бы горевать». Василий Терентьевич был дважды женат и недоволен обеими женами. Любви он не испытывал ни к одной, много-много у него было к ним похотливое влечение. С обеими женами он постоянно дрался. Детей также бил постоянно и ремнем, и веревкой, и пьяный, и трезвый. Семейная жизнь его жены представляла жуткую картину непрерывного деспотизма и избиений ее и детей вечно пьяным мужем.

Несколько раз Комаров был на военной службе: в первый раз он вернулся с нее в 1898 году, затем был взят на фронт в японскую войну, а в 1918–1919 годах пошел на войну, поступив в Красную армию добровольцем, по причинам, которых он не мог указать и о которых поэтому можно разве догадываться. Политических убеждений у него не было никаких, и поэтому не политическое сочувствие руководило им при поступлении в армию добровольцем, а что-то другое. Невольно является предположение, что его влекло туда желание постранствовать, а может быть, и помародерствовать. Все указанные факты из жизни Комарова, с детства и до последнего времени, объясняют нам, как у него постепенно сложилась склонность не останавливаться перед применением насилия для удовлетворения своих чувственных потребностей. С давних пор у него развилась склонность к хищническому, нетрудовому приобретению имущества. В его прошлом есть судимость за кражу: когда ему было лет сорок, он судился за кражу яблок. Затем, с 1921 года по 16 апреля 1922 года, он служил возчиком в центроэваке и торговал фуфайками и другими вещами, похищенными со склада и переданными ему для продажи на условии 50 % цены проданных вещей за комиссию. Таким образом, у него постепенно развилась и склонность к хищническому приобретению имущества. Вместе с этою склонностью сплелись в одно целое склонности к выпивке и насилию и образовали чрезвычайно сильное предрасположение, которое и выразилось в его чудовищных преступлениях. Алкоголизму Комаров обязан и своей импотенцией, и особым состоянием своего мышления. Он неглуп и даже довольно хитер. Но его мышление отличалось своеобразной неустойчивостью. Его память и комбинаторная способность значительно понижены. События какими-то отрывками вставали в его памяти, причем многое в этих событиях вспоминалось очень плохо и с большим трудом. Связь между событиями находилась им с большим трудом, а иногда не находилась вовсе или, найденная, быстро исчезала из сознания. Он по пальцам высчитывал года и нередко сбивался в счете. У него заметны юмор алкоголиков, большая болтливость и вместе с тем сбивчивость изложения и мысли под влиянием врывавшихся «боковых» ассоциаций, нарушавших общее течение мышления и рассказа, запутывавших его мысль в мелочи, из сети которых она потом не могла выбраться. Начав рассказывать об известном факте, с ажитацией, с трехэтажными ругательствами и с видимым интересом к описываемому событию, он быстро сбивался в сторону других фактов, затронутых при описании первого факта и игравших роль, казалось бы, второстепенных подробностей; подхватив какую-нибудь из последних, он скоро уходил в сторону и от нее и т. д. В результате получалась какая-то скачка мысли в сторону все новых фактов, свидетельствующая о неустойчивости внимания, о преобладании в мышлении ассоциаций по внешним признакам, об ослаблении связности мышления. Память на места, где он зарывал или бросал трупы, у него оказалась хорошая, вообще память на отдельные факты у него сохранилась, но память связи и последовательности событий сильно ослаблена.

Перейду к деклассированным импульсивным преступникам.

Федор Григорьевич Н., 21 года, русский, сын крестьянина Тамбовской губернии, Лебедянского уезда. На вид это крепкий молодой человек, с энергичным лицом, очень решительный и смелый. На вопросы отвечает бойко, отчеканивая каждое слово, нисколько не смущаясь и не задумываясь. Он участвовал в двух бандитских нападениях бандита Губина. Первый налет был учинен в мае, а второй – в июне 1923 года, оба в Москве. За участие в этих делах он получил от Губина авансом 30 миллиардов рублей. Оба нападения были произведены в утренние часы. В первый раз они вторглись впятером с револьверами в квартиру, где оказалось человек двадцать народа, загнали всех в одну комнату, перевязали и набрали всякого имущества червонцев на 200. Пробыли в квартире часа четыре. Между прочим, во время грабежа в квартиру пришли молочницы, которые также были ими задержаны. Вскоре после этого одну из них Федор Н. встретил на Чистопрудном бульваре, она его узнала, и они даже немного поговорили. Во время этого нападения Федор с револьвером в руках сторожил связанных людей и был совершенно спокоен. Роли распределял Губин. Награбленное затем продали и деньги разделили поровну. Второе нападение было в Грохольском переулке, часов в девять утра. Когда вошли в квартиру, одна еврейка закричала, но Губин ее «успокоил» сильным ударом револьвера. Здесь также всех перевязали чем попало. Пробыли в квартире часов до трех дня. Имущество взяли все, какое только было возможно. Приготовлен был один извозчик, оказалось мало, и Федор поехал приискивать другого, вернулся к месту преступления, нагрузил на своего извозчика часть награбленного и поехал. Едва он успел отъехать, как услышал сзади крики, а затем выстрелы; тогда он повернул извозчика в другую сторону и скрылся. Впоследствии оказалось, что, когда Губин и другие соучастники стали грузить вещи на второго извозчика, то один из связанных потерпевших развязался и поднял в окно крик. Губин в него выстрелил, но на крик потерпевшего прибежали какие-то красноармейцы с винтовками, а позднее и агенты уголовного розыска, и началась перестрелка. Губин и один из его соучастников успели вскочить на извозчика и поехали к вокзалам. Около южного моста лошадь, на которой они ехали, была убита. Губин соскочил с пролетки, залег за тумбу и продолжал отстреливаться, чем дал время своему товарищу скрыться. Будучи ранен в живот, он все-таки пытался скрыться, а когда увидел, что ему это не удастся, застрелился. Кроме участия в описанных налетах, Федор Н. совершил еще несколько побегов: первые два раза он убежал по дороге, когда его вели к следователю; при этом во второй раз он засыпал сопровождавшему его милиционеру глаза табаком; третий раз он пытался бежать из таганской тюрьмы вместе с одним заключенным, через дымоход, но побег не удался. «Но сидеть я все равно не буду», – откровенно заявляет он. То, что он сделал, он не считает преступлением, заслуживающим наказания, и сам себя считает отчаянным, на все способным человеком. «Таким меня сделал фронт», – заявляет он.