Джон Ронсон - Итак, вас публично опозорили [Как незнакомцы из социальных сетей превращаются в палачей] [litres]

Мальчика признали виновным и приговорили к четырем годам лишения свободы в исправительном учреждении для несовершеннолетних (в итоге он провел там два года). Через три недели после допроса родители Линдси нашли ее в спальне в два часа ночи. Она включила «Bohemian Rhapsody» и приняла смертельную дозу антидепрессантов.

Шейминг может быть чем-то вроде кривого зеркала на ярмарке, в котором человеческая природа выглядит монструозно. Разумеется, именно тактики вроде выбранной Джоном Каррутерсом заставили нас поверить в то, что в соцсетях мы сможем лучше вершить правосудие. Но тем не менее: рефлекторное унижение есть рефлекторное унижение, и я задумался: а что случится, если мы решим полностью отбросить этот порыв, если мы откажемся от осуждения в адрес других. Может, в системе правосудия существует крошечная область, в которой пытаются претворить в жизнь подобную идею? Оказалось, что и правда существует. И заведует ею последний человек, которого можно в этом заподозрить.

Маленький мальчик и его отец завтракали в практически безлюдном ресторане в Митпэкинг-дистрикт на Манхэттене, когда вдруг увидели мужчину, стремительно направляющегося в их сторону. Казалось, что ему надо сказать что-то очень срочное. Мальчик выглядел обеспокоенным. Незнакомец сделал глубокий вдох.

– СЕРЬЕЗНЕЕ ОТНОСИСЬ К МАТЕМАТИКЕ! – проорал он.

Повисла тишина.

– Ладно, – сказал мальчик.

После этого мужчина подошел ко мне и сел, удовлетворенный тем, что ему выпала возможность положительно замотивировать ребенка. Его телефон зазвонил.

– Простите, – беззвучно проговорил он. Затем поднял трубку: – ТЫ СДЕЛАЛ НОЧЬЮ 10 ПОДХОДОВ? – обрушился он на звонящего. – ЧЕСТНОЕ СЛОВО? ВОТ И ХОРОШО! ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ПОКА!

Он положил трубку. Затем улыбнулся, радуясь, что это утро оказалось для него просто золотой жилой в контексте передачи вдохновляющих посланий.

Его звали Джим Макгриви, он был экс-губернатором штата Нью-Джерси. И весьма суровым:

– Я никогда никого не выпускал досрочно, – сказал он мне.

– Как вообще работает процесс выхода по УДО? – уточнил я.

– Офис генерального прокурора издает рекомендацию. Связывается с местным прокурором, который, в свою очередь, связывается с инспектором, который отвечает за человека, который попадает на рассмотрение. Он пишет официальную рекомендацию губернатору. То есть мне.

Я представил, как заключенные сидят в своих камерах и усердно пишут свои письма Джиму, лихорадочно соображая, как лучше всего изложить свои смягчающие обстоятельства. Что привлечет Джима? Что обратит на себя внимание губернатора?

– Вы помните какие-нибудь из их историй? – спросил я Джима.

– Никогда не читал ни одно из писем, – сказал он.

– Вы даже не смотрели?

Джим покачал головой.

– Вы были прямо-таки смертоносным судьей, – сказал я.

– Я был законопослушным демократом, – сказал Джим.

В 2001 году Билл и Хиллари Клинтон проводили кампанию в поддержку Джима. Он был молод, хорош собой, женат, в его семье росли две прекрасные дочери. Он одержал сокрушительную победу и оказался в самом сердце правящей элиты Нью-Джерси – «так близко», как писал он впоследствии в своих мемуарах, «к венецианским распрям по заветам Макиавелли, как нигде на земле». То было место, где «политические встречи начинались с мощных, медвежьих объятий», чтобы оба обнимальщика могли исподтишка проверить друг друга на наличие прослушки: «Дружески прохлопать приятеля по нью-джерсски». Теперь у Джима был пляжный домик, вертолет, целый штат поваров и Драмтвакет – резиденция губернатора.

Драмтвакет

Джим считал себя суперкрутым. Он был неприкосновенен. Незадолго до этого случились террористические акты 11 сентября. Он появлялся в локациях вроде офиса «Берген рекорд» – региональной газеты Нью-Джерси – и ораторствовал, верховодя журналистами, делая мощные заявления вроде: «Мы не будем скупиться в вопросах безопасности. Мы даже наняли советника из Армии обороны Израиля. Он лучший из лучших». А потом удалялся, думая, как все отлично прошло, и понятия не имея, что вся редакция «Берген рекорд» гадает, с чего вдруг губернатор Нью-Джерси нанял человека из израильской армии для консультирования по вопросам местной безопасности.

Когда Джим был еще маленьким, он лежал в палатке в летнем лагере и «кажется, слышал, как ребята в других палатках называют меня педиком, а потом понял, что они правы».

Джим помешал кофе.

– Забавно, как такие вещи просто остаются в памяти.

– Правда остаются, – сказал я. – События моей жизни в пятнадцать, шестнадцать лет никогда не пропадают.

Мы посмотрели друг на друга – я и Джим: двое мужчин средних лет, сидящие в нью-йоркской кофейне.

Джим вырос, начал учебу в Колумбийском университете и иногда по ночам шел к Митпэкинг-дистрикт вдоль 116-й улицы, заглядывая в окна гей-баров. Но никогда не мог заставить себя зайти внутрь и неизменно возвращался в начало улицы.

Он стал помощником прокурора – «обвинителем при обвинителе» – и городским мэром. Он читал книги о том, как избавиться от гейских мыслей. Будучи членом законодательного собрания штата, он проголосовал против заключения однополых браков.

Впервые баллотируясь на пост губернатора, но проиграл с разрывом всего в 27 тысяч голосов. Когда началась вторая избирательная кампания, он уехал в дипломатическую поездку в Израиль, где в какой-то момент очутился на обеде в одном сельском городке.

Мужчина, сидевший рядом с ним, представился. Он сказал, что его зовут Голан и что он работает на местного мэра.

«Я очень внимательно следил за вашей кампанией, – сказал Джиму Голан. – Двадцать семь тысяч голосов – это очень незначительный разрыв».

Позднее Джим писал, что был «польщен так, как никогда раньше. Никто не утруждает себя запоминанием демографического авторитета политика, находящегося на противоположной стороне земного шара».

Джим влюбился в Голана. Он сказал ему, что если тот поедет в Нью-Джерси, то займет важную, специально выдуманную позицию в штате, вроде должности особого советника губернатора. Голан согласился и по прибытии в Америку потребовал конкретный, особенно роскошный офис, уже отданный другому подчиненному Джима. Офис он получил.

Через несколько недель после визита Джима в «Берген рекорд» газета опубликовала статью о таинственном штатном сотруднике из Израиля. В тексте Голана называли «моряком» (он когда-то служил в израильском ВМФ) и «поэтом» (в старшей школе он написал целый сборник стихов). Джим опасался, что журналисты использовали какой-то секретный словарный код, но не знал этого наверняка и не мог ни с кем это обсудить. Вся администрация вела себя так, словно ничего не изменилось, но это не значило, что ничего не изменилось на самом деле.