Ольга Валяева - Предназначение быть мамой

Нашему старшему сыну в три года поставили диагноз «аутизм». Аутизм не лечится никакими средствами современной медицины и психотерапии. Нам предлагали и в специнтернат его сдать, и родить «здорового», и не трогать его лишний раз, и смириться, что он вырастет «овощем». Сегодня Дане десять. Те, кто ничего не знает о его диагнозе, могут даже не заметить ничего необычного в его поведении. А врачи теперь говорят, что, раз все прошло, значит, не было у него никакого аутизма. Потому что он не лечится.

Но есть в нашем окружении люди, которые знали его тогда и видят его сейчас. И одна из наших специалистов как-то сказала мне: «Глядя на вас, я понимаю, что Бог есть. Что вы ребенка просто вымолили. Раньше, когда мне кто-то говорил, что будут лечить аутиста любовью или молитвами, я усмехалась. Не верила. Потому что это невозможно. Но я смотрю на него и тоже начинаю верить. Потому что иначе такое никак не могло произойти».

Я ей верю. Она видела сотни, тысячи детей с аутизмом в различных вариантах и стадиях. Она знает, о чем говорит. И, хотя она лучший специалист в России, она признается, что даже она не могла бы достигнуть таких результатов.

Другой высококвалифицированный специалист также сказал нам, что это чудо и что такое невозможно, что ни один специалист такого бы не сделал. Аутиста можно натаскать на общение, можно научить нужным навыкам. Но заставить его хотеть жить и общаться — невозможно. А в нашем случае — это случилось.

Я не хочу хвастаться и не приписываю все заслуги нам. Наоборот, я хочу сказать, что мы ничего не сделали сами. Все терапии, которые мы пробовали, давали временный эффект или совершенно не тот результат, которого мы ожидали. В течение года Даня занимался от рассвета до заката и одним, и другим, и третьим. И прогресс был минимальным. А потом мы уехали в свое длительное путешествие, оставив все терапии и занятия в прошлом. Опасались отката и того, что ничего не изменится. Но он вдруг стал меняться на глазах. И сегодня это совсем другой человек.

Все это было бы невозможно, если бы мы при этом не молились. Я действительно уверена в том, что мы его вымолили. Когда мы первый раз приехали в Индию, во всех храмах, во всех святых местах я просила только одного. Моя мечта и моя боль были лишь про нашего старшего сына. Мы посетили много разных храмов, храмов разных традиций. Мы были и у Ксении Петербуржской, и у Матроны Московской, мы передавали записки со знакомыми на Стену плача в Израиле, мы регулярно заказывали службы за него. И все мои молитвы так или иначе были только о нем. Принимая омовения в святых водах, я молилась о его здоровье. Совершая благотворительность в том или ином виде — плоды мысленно отдавала ему. Желая всем счастья, опять же думала о нем.

В дни, когда на меня наваливалось разочарование, когда у него случались откаты, когда я уставала жить с особым ребенком, я снова молилась. Молилась, молилась, молилась. За него, о нем. Только это и давало мне успокоение. Только это восстанавливало мои силы. Ничего больше не помогало. А потом — однажды, во время молитвы, я поняла еще кое-что, очень важное для меня. От чего мне стало еще легче.

Когда я перестаю воспринимать своего ребенка — как своего, когда я понимаю, что он не просто личность со своими уроками и судьбой, но еще и дитя Бога, это многое меняет. Я уже не буду совершать сверхусилия, потому что это ничего не изменит. Я уже не буду жить так, словно я единственная надежда на его спасение — как бы этого ни хотелось моему эго. Я тогда могу расслабиться и позволить ему оставаться собой, просто жить и получать свой опыт. Я перестаю воспринимать его болезнь — как мой собственный крест, мое проклятие, мою карму, мой личный показатель «дефектности».

Я начинаю понимать, что есть тот, кто на самом деле всегда хранит его. В любых ситуациях именно он оберегает моего ребенка, а не я. Можно называть эту охраняющую силу — ангелом-хранителем, можно — просто Господом. Я лишь инструмент в Его руках, причем совсем не такой послушный, как хотелось бы. Я скальпель, который во время операции своевольничает, пытается самостоятельно руководить процессом и приписывать все заслуги себе. Вот только скальпель не видит картины в целом. Он видит лишь то, что непосредственно находится перед ним. Как же он тогда сделает операцию грамотно, не повредив ничего лишнего?

Вот так и я со своим постоянным желанием «что-то сделать с ребенком» совершаю миллионы лишних действий, которые иногда дают противоположный эффект. Потому что мне кажется, что я решаю, я помогаю, я делаю, от меня все зависит. Но как бы это ни было горько — от меня не зависит ничего. Ни его судьба, ни его будущее, ни его здоровье, ни его характер. Что тогда делать? Просто расслабиться и оставаться на своем месте: быть инструментом в руках Бога. Быть покорной тому, что происходит. Позволять всему происходить через меня.

Это не означает «сложить руки и ничего не делать». Я просто доверилась миру и перестала ребенка терзать всякими терапиями, теми же дельфинами или лошадями, логопедами, психологами. И понемногу он стал раскрываться. Он сам находил возможности делать то, что его организму необходимо.

Например, нам рекомендовали дыхательную гимнастику. Это очень полезно для мозга, но с такими детьми делается она часто насильно. Да что скрывать, почти все с ними делается насильно. Мы не смогли. Я обливалась слезами и забросила эту идею. Была еще идея научить его нырять — также насильно, — но и тут мое сердце не согласилось. И слава богу!

Потому что вдруг в путешествиях он начал нырять. Сам. И каждый раз старался погрузиться глубже и на более длительное время. Он мог делать это весь день, с утра до вечера, без внешнего давления. А по сути, это та же дыхательная гимнастика, которая так ему необходима. Он нырял и нырял, ему становилось все лучше и лучше, он снова нырял. И это лишь один пример — так же «само» все решилось и с другими важными для него вещами: массажем, развитием мелкой моторики, рисованием, письмом…

Бог находится в сердце каждого живого существа. У него там представительство, посольство, называйте это, как хотите. И это значит, что в нашем сердце уже есть все, что ему нужно. Чем сильнее будет его связь с собственным сердцем, тем проще ребенку будет жить, ощущать то, что для него важно и полезно, и следовать этому позыву.

Когда я осознала, что я бессильна, что я сама по себе — ничто, что я не могу ничего сделать для сына, это открыло для меня безграничные возможности молитвы. Молитвы, которая помогала не только моему сыну, но и мне самой — справляться с переживаниями, волнениями и страхами. И неизвестно, кому из нас это было нужнее и кому принесло больше пользы.