Мэри Пайфер - Воскрешение Офелии. Секреты девочек-подростков

Уитни, 16 лет, и Эвелин

Уитни и Эвелин были похожи: обе блондинки, круглолицые и веснушчатые, но стиль одежды у них был разный. Уитни выглядела непринужденно и органично смотрелась в джинсах и водолазке, а на Эвелин был элегантный костюм и туфли в тон. Эвелин в юности совершенно определенно производила сногсшибательное впечатление и до сих пор много времени уделяла тому, чтобы выглядеть безупречно. А в тот день у меня в кабинете она была напряжена, и ей явно было не по себе. Уитни вела себя открыто и откровенно, а Эвелин – тихо и осторожно. Она нахмурилась, когда я спросила, что привело их ко мне.

«На этом настоял Сэм. Ему осточертели наши ссоры. Он беспокоится за нас обеих, особенно за Уитни».

Уитни сказала: «А я хотела прийти. Я просила маму обратиться к психотерапевту еще год назад, но она сказала, что это слишком дорого».

Эвелин ответила: «Не думаю, что нам это поможет, но я сделаю все, что смогу. Я Сэму обещала».

Сначала я поговорила с Эвелин, которая рассказала мне, что у нее проблемы с Уитни с самого ее рождения. У нее были трудные роды, и она страдала от послеродовой депрессии. Сразу же после рождения Уитни она потребовала от Сэма дать ей слово, что больше детей у них не будет. Эвелин в детстве была застенчивой и послушной, а Уитни – жизнерадостной и общительной. С самого первого дня своей жизни Уитни перетянула одеяло на себя.

Эвелин явно раздражали взаимоотношения Сэма с Уитни: «Он ее просто боготворит. Не замечает, какая она проныра и эгоистка. Он от нее без ума».

Я спросила у Эвелин, как у нее складываются отношения с Сэмом. Она сказала, что ей с ним хорошо. У Сэма международная компания, и он много времени проводит за границей. Эвелин считает, что у них были бы нормальные отношения, если бы не Уитни. Они из-за нее постоянно ссорились. Эвелин считала, что он ее слишком избаловал, а Сэм называл Эвелин холодной и бездушной.

Пока Эвелин рассказывала все это, меня поразило, как она одинока. Если бы у нее были какие-то теплые чувства к дочери, то мне бы это так не бросилось в глаза. У нее не было близких друзей, и она, похоже, очень зависела от Сэма, от которого ждала доброго отношения и поддержки. А он не всегда был рядом. Она тянулась к нему и злилась, что его симпатия принадлежала не только ей, но и Уитни.

Эвелин сказала: «Сэм знает Уитни не так хорошо, как я. Она выпивает и уже занималась сексом. Меня не так воспитывали. Я вышла замуж девственницей».

Я спросила, какие у нее взаимоотношения с Уитни. Эвелин сказала: «Она мне дерзит. Лично я никогда не повышала голос на мать. Я не разрешаю ей прикасаться ко мне и со мной разговаривать. Жду не дождусь, когда она станет жить отдельно».

Вообще-то, Уитни вела себя очень хорошо. Она работала на полставки в магазине спорттоваров и была отличницей. Входила в совет старшеклассников и активно участвовала в деятельности организации «Юные республиканцы». Она занималась сексом со своим парнем, с которым встречалась уже год, но честно рассказала обо всем родителям. Она предохранялась, принимая противозачаточные таблетки.

Я подозревала, что Эвелин испытывала к ней неприязнь по глубоко личным причинам: возможно, из-за собственной неудовлетворенной потребности в любви или потому, что Уитни была на нее не похожа. Эвелин не умела приспосабливаться к обстоятельствам и была не в состоянии понять, что Уитни теперь живет совсем не в том мире, что она сама в ее возрасте. Похоже, она твердо верила, что в мире ничего не меняется.

Когда я встретилась с Уитни с глазу на глаз, она удивительно хорошо отзывалась о матери. Она явно уважала ее за умение хорошо вести хозяйство, следить за собой и рукодельничать. Ей хотелось более близких отношений с матерью, чтобы между ними было меньше соперничества, но понятия не имела, как этого добиться. Она заметила: «Я же не могу быть не самой собой, а кем-то еще, чтобы ей понравиться».

У девушки были более близкие взаимоотношения с отцом, и она знала, что он ее любит. Но его так часто не было дома, а когда он возвращался, то старался не проявлять своей симпатии к Уитни. «Мама замечает, кого папа обнял первой, – рассказала она. – И она ему на меня наговаривает, чтобы он рассердился».

«Мама обзывает меня потаскухой, потому что я занимаюсь сексом, – продолжала Уитни. – Что бы я ни сделала, все не так. Она в наказание устраивает мне молчанки, а я иногда не могу понять за что».

Во время разговора со мной она расплакалась: «Мне нужна мама. Бывает, что-то мне хочется ей рассказать, но я боюсь».

Я попросила привести пример.

«Ну вот сейчас ко мне пристают парни со школьной парковки. Они пялятся на меня и обзывают, а один пытался забраться ко мне в машину прошлым вечером. Если я расскажу об этом маме, то она ответит, что я сама напросилась, что так мне и надо».

У Уитни тоже были свои проблемы. Она много работала и беспокоилась, как все успеть. Любила своего парня, но они каждый день ругались, и Уитни хотелось понять, как наладить отношения. С мамой она все это не обсуждала, потому что была уверена, что та свалит всю вину на нее.

В конце приема мы снова встретились все вместе. Эвелин призналась: «Основная проблема заключается в том, что мне не нравятся моральные принципы Уитни».

Уитни возразила: «Нет, не в этом дело. Нам нужно больше общаться. Мне нужно твое понимание».

Эвелин вся сжалась: «Я никогда не смогу одобрить то, что ты делаешь. У меня в семье было не так».

А я в этот момент подумала: « Но Уитни – это не ты, и мир с тех пор изменился ». Я изо всех сил пыталась придумать, как бы завершить консультацию на положительной ноте. Случай был необычный, потому что именно мать не хотела общаться с дочерью. Эвелин казалась более уязвимой по сравнению с Уитни и мыслила более косно. Пока Эвелин не почувствует себя лучше, позаботиться об Уитни она не сможет. Эвелин нужно было больше друзей и больше интересов, чтобы у нее была еще какая-то своя жизнь, пока Сэм не приедет домой. Я спросила, сможет ли в следующий раз Сэм прийти вместе с ними, и поблагодарила Эвелин за откровенность. Мне нужно было сначала позаботиться о ней, а тогда уж и она сумеет позаботиться о своей дочери.

Я вспоминаю 1990-е годы, и мне жалко матерей, которые так старались наладить контакт с дочерями, и жалко дочерей, которые чувствовали, что их предали, что на них сердятся, и не понимали за что. Это был ужасный период для таких важных взаимоотношений. К счастью, у большинства знакомых мне дочерей и мам общение теперь наладилось. Но от тех бурных времен у них остались шрамы и напряженность во взаимоотношениях.

Теперь эти дочери 1990-х воспитывают собственных дочерей-подростков и часто приятно удивляются, какие у них любящие девочки. Помня свое поведение в подростковом возрасте, они не смели ожидать, что их дочери будут легкими в общении и будут готовы к сотрудничеству. Эти матери не испытывают таких горьких чувств, как их собственные мамы. Каким-то образом получилось так, что нынешняя культура позволяет дочерям любить их.