Андрей Курпатов - Не надо пофигизма [litres]

Ты можешь идти по улице голый, с отсутствующим сознанием и с открытой сумкой, набитой деньгами. Можешь держать нараспашку дверь своей квартиры. Можешь оставить ключ в замке зажигания и отправиться в неизвестном направлении. Ничто из этого не даёт другому человеку права воспользоваться тобой или твоей собственностью.

Те, кто способен отдать свою свободу, чтобы обрести недолговечную защиту от опасности, не заслуживает ни свободы, ни безопасности.

Но как же бороться с подобными страхами? Мы прежде всего должны осознать этот парадокс: страх существует ровно до тех пор, пока у человека есть надежда на то, что ты способен уберечься от всех несчастий. В момент, когда ты понимаешь, что застраховаться на любой случай невозможно, страх исчезает.

Ведь что такое страх? Это что-то вроде эмоциональной инструкции на тему, как спасаться: что-то взорвалось, и мы уже бежим. Куда бежим? Зачем бежим? В правильном ли направлении бежим? Это науке неизвестно. Нас просто страх проинструктировал – бежим, и баста! Когда ты понимаешь, что спасение призрачно и бежать некуда, то бояться перестаёшь.

Когда паника улеглась, наступает момент, когда ты можешь проанализировать ситуацию и принять максимально правильное решение.

Измени отношение к вещам, которые тебя беспокоят, и ты будешь от них в безопасности.

Не факт, что оно нас застрахует от всех возможных неприятностей, но когда мы думаем: «Что я могу сделать, чтобы с максимальной вероятностью минимизировать возможность несчастья?» – уровень твоей безопасности, безусловно, возрастает.

Важно, иными словами, определять список действий, которые, вероятно, будут полезны для обеспечения твоей безопасности, и, не перегибая палку, следовать ему.

Впрочем, это возможно только в том случае, если мы перестаём театрально преувеличивать угрозу. Человек боится застрять в лифте всякий раз, когда он в нём оказывается. Но лифты не застревают так часто, уж точно не каждый раз! И нападения во дворе происходят значительно реже, чем человек этого ждёт.

Если у вас есть что украсть, это не значит, что это непременно с вами произойдёт. Человек, испытывающий страх, существенно преувеличивает опасность несчастья, затем совершает какие-то абсурдные действия и потом говорит, что этого несчастья не случилось именно потому, что он совершил эти свои действия.

И если я не прав, то сколько маньяков гналось за вами в последнюю неделю?

Три четверти безумств на поверку оказываются просто глупостями.

Вот он ходит пешком, а не ездит на лифте, и поэтому вся его жизнь в шоколаде. Или вот он возвращается домой исключительно до девяти вечера, и поэтому на него последние полгода не нападали. Хотя на самом деле неприятность не произошла просто потому, что реальные угрозы были многократно преувеличены.

Страх человека, который и в самом деле с глазу на глаз встречался со смертью – на войне, пережив насилие, сопряжённое с угрозой для жизни, тяжелейшую катастрофу, болезнь, которая поставила его на грань жизни и смерти, – и справился этой болью, – страх особый.

Мысль о смерти более жестока, чем сама смерть.

Все эти люди испытывают вовсе не такой страх смерти, как обычно о нём думают те, кто не оказывался в подобных экстремальных ситуациях.

В нём, как это ни парадоксально, очень много жизни. Это даже скорее не опыт умирания, а опыт воскрешения, спасения жизни – именно это ощущение самое сильное.Некое заострение ощущения жизни: «Жив! Живу!»

Да и по собственному опыту я могу сказать то же самое.

Подчас это «Жив!» в связи со множеством внешних факторов, свойственных переживанию катастрофы, не слишком позитивно, не слишком оптимистично, что ли… но это именно ощущение жизни. Во всех же остальных случаях, когда человек боится смерти умозрительно, осознавая её через смерть других людей, речь идёт о сугубо невротическом страхе.

Я сейчас сказал «опыт умирания», но это не совсем правильно. Мы не знаем и никогда не узнаем, что такое «быть мёртвым», «умирать». Один раз, возможно, и узнаем, что такое «умирать», но даже в этом единственном и последнем случае вряд ли поймём, что это оно , а если и поймём, то уж точно никому не расскажем.

Мы можем только строить догадки, и до тех пор, пока мы не умерли, наш «опыт умирания» – скорее, некая фантазия, гипотеза.

Общество испытывает поистине ненасытное любопытство ко всему, любопытства не заслуживающему.

Даже люди, пережившие клиническую смерть, а мне приходилось не раз беседовать с ними, не предлагают ничего «внятного», они не могут рассказать, как это – «быть мёртвым», «умереть». Ну, какие-то переживания, но не смерть.

Великий Иван Петрович Павлов, будучи настоящим учёным до мозга костей, пытался в научных целях организовать процесс феноменологической фиксации своей смерти.

Рассказывают, что он дал своим ученикам задание, чтобы те сидели у его постели и конспектировали его «отчёт» о том, как он умирает. Надо сказать, что Иван Петрович, даже будучи в состоянии агонии, продолжал анализ и даже быстрее лечащих врачей диагностировал у себя отёк мозга.

Заботы о погребении, устройство гробницы, пышность похорон – всё это скорее утешение живым, чем помощь мёртвым.

Но по большому счёту из этого эксперимента так ничего и не вышло. Врачи его лаборатории находились рядом, фиксировали слова учителя, потом он на время впал в забытье, прошло ещё несколько часов, была ночь…

И вот в ночи, быть может под утро, Иван Петрович встал с постели, был болезненно оживлён, сказал, что ему надо собираться на работу, и… умер.

Мы не узнаем смерть, когда она явится к нам. Это так же сложно, как и узнать в толпе человека, которого ты никогда раньше не видел, а лишь общался с ним, например, через Интернет. Как понять, кто из них в этой толпе – он?

В общем, наши умозрительные опасения, связанные с грядущей смертью, есть чистой воды фантазия. А бояться того, о чём ты не имеешь ни малейшего представления, кроме плодов твоего же собственного богатого воображения, нельзя.

Вот картина закрыта плотным куском материи – можешь ли ты испугаться того, что на ней изображено? Нет, это невозможно. Мы боимся собственных представлений о смерти, но не смерти как таковой.Мы боимся, что не будет этой жизни, но не смерти. Возможно, это и звучит как-то странно, парадоксально, но это именно так.