Майкл Кан - Между психотерапевтом и клиентом. Новые взаимоотношения

Терапевт: Я действительно могу понять, как это пугает. ( Тупик преодолен. )

Самой трудной задачей для терапевта является постоянное осознание контрпереноса. Мы стремимся быть объективными и нейтральными, хотим, чтобы чувства к клиенту были нашими слугами, а не хозяевами. Мы более чем хотим — требуем этого от себя. Считая себя профессионалами, мы оставляем свои желания и тревоги вне работы.

Моему представлению о самом себе не соответствует то, что мои чувства могут быть ущемлены клиентом.

Еще меньше клиенту соответствует знание о том, что я хочу наказать или заставить его любить себя.

Мне не нравится думать о себе как о человеке, который находит одних клиентов особенно привлекательными, а других чересчур отталкивающими.

Не хотелось бы считать себя способным очаровываться, или быть отвергнутым и запуганным и в дальнейшем не последовать своим курсом.

Независимо от того, как много восхищения требует мое эго от жизни, я ожидаю, что на беспокойство своих клиентов смогу ответить вместе с буддистами: «Похвала и порицание — это одно и то же».

Но истина состоит в том, что я никогда, ни на одну минуту, не бываю свободен от этого давления. Правда, слишком большую часть времени оно незначительно для моего осознания и не причиняет вреда. Иногда я обращаюсь к коллегам за помощью и обнаруживаю, что попал в сети деструктивных чувств к клиенту, из которых должен выпутаться, преодолевая боль и трудности. Приходится постоянно напоминать себе о том, что неверно убеждение, будто в этой комнате находится одна личность, выдающая перенос, и другая, — сохраняющая жесткий контроль над объективностью и реальностью.

Из всех причин, заставляющих направлять внимание на силы контрпереноса, вероятно, одна является наиболее важной — это необходимость избегать лечения клиента путем, ставшим причиной первоначальных травм. В предыдущих главах мы уже лицезрели силу принуждения, которая толкает клиента к новому открытию в терапии всех значимых отношений детства, включая и те, что причинили трудности на первом этапе. Этот феномен — перенос — одно из самых мощных орудий, которое команда «терапевт — клиент» имеет в своем распоряжении. Очевидно, что в использовании этого инструмента для роста и развития клиента необходимо, чтобы терапевт реагировал на перенос способами, отличными от первоначальных реакций, полученных клиентом. Если мой клиент видит во мне наказывающего отца и, соответственно, обижается, важно, чтобы я не отвечал так же, как давным-давно это делал его отец. Иначе откроется прямой путь к тому, чтобы рана заново дала о себе знать. А законы контрпереноса гласят, что время от времени я буду испытывать сильное желание сделать подобное. Я принесу огромную пользу клиентам, если почаще буду вспоминать о бдительном отслеживании и контрпереносе.

Цель расширения осознания контрпереносных тенденций — не устранение контрпереноса. Такое сродни попыткам исключить бессознательное. Этого не может и не должно быть сделано, поскольку контрперенос является источником эмпатии. Целью считается только уменьшение времени на обнаружение и применение контрпереносных установок и импульсов. Огромная масса чувств, желаний и страхов неизбежно пронизывает нас в присутствии клиентов. И неизбежно мы не всегда оказываемся в состоянии идентифицировать их и использовать для расширения понимания взаимоотношений. Возможно, в равной степени неизбежным будет и то, что время от времени мы попадаемся на крючок контрпереноса, который обременяет терапию и тянет ее назад. Все это — часть самой игры.

Мы можем постоянно сокращать время, необходимое для понимания происходящего с нами. Чем больше внимательности (я предпочел бы сказать, чем мягче будет наша бдительность) к нашим собственным отношениям, собственным чувствам и побуждениям, желаниям и страхам, тем быстрее мы найдем возможность поставить контрперенос на службу терапии.

Существует вопрос, который постоянно возникает у каждого терапевта: что я должен дать этому клиенту в данный момент? Как мы увидим, этот вопрос ведет к определенному замешательству и затруднениям. Правда, некоторые из ответов кажутся вполне ясными, и хотя мы не можем постоянно делать все, на что способны, у нас есть достаточно хорошее представление о том, что мы должны давать.

Мы всегда должны уделять клиентам полное внимание и энергию.

Мы должны по мере наших сил пытаться понять их, а это означает понимать их переживания в каждый текущий момент и понимать их жизненную фабулу — явную и скрытую, — по мере того, как она раскрывается перед нами.

Мы позволим им знать, что они действительно находятся с человеком, который старательно пытается их понять.

Мы должны предоставить им безопасность и свободу выражать все, что они хотят, не встречая и не ощущая при этом какого-либо осуждения.

Мы должны дать им залог уверенности в том, что они имеют дело с профессионалом в нравственном отношении, знающим этические границы и никогда их не нарушающим.

Говоря о вышеприведенном, любой из нас встает перед весьма сложным вопросом: насколько глубоко я должен раскрываться перед клиентом?

Насколько подробно я могу рассказывать о своей личной жизни?

Насколько я свободен в том, чтобы говорить клиенту о своих чувствах к нему? То есть, когда я осознаю контрпереносный характер своего чувства или отношения, нужно ли это обсуждать?

Как передать клиенту теплоту и заботу?

Что делать в случае ощущения вины за недостаток эмпатии? Должен ли я признать это? Следует ли мне говорить, что я чувствую по этому поводу?

Эти вопросы оказываются из числа наиболее сложных и интересных для исследования и разработки следующим поколениям клиницистов. Осмелюсь заявить, что никто, в том числе и я, не знает наилучшего на них ответа. Мы уже видели, как ломал голову Роджерс, пытаясь определить границы, до которых может или должна простираться искренность. Похоже, что общего определенного ответа, подходящего каждому клиенту в любой ситуации, никогда не будет. Важным представляется то, что мы продумываем предположения каждой исследуемой стратегии, уделяем внимание тому, какое действие это оказывает на клиента, и прежде всего добросовестно рассматриваем, — делаем ли мы это для клиента или для себя.

Поиски возможных ответов на все эти вопросы можно начать, расположив ответы вдоль континуума от консерватизма до радикализма.

Справа находится позиция классического психоанализа: терапия — встреча односторонняя. Терапевт, насколько это возможно, незаметен и не дает ничего, кроме интерпретации [91] Rangell, L. (1969). The psychoanalytic process. International Journal of Psychoanalysis, 4,9, 19–26. . Мы уже рассмотрели крайний радикализм такой позиции и нашли, что немногие современные терапевты вне стен консервативных психоаналитических институтов смогли бы ее принять. Но эта позиция имеет и несомненные преимущества, главным из которых является предоставляемая ею защита от выражения терапевтом контрпереноса. Одним из лозунгов, провозглашенных в Бостонском Психоаналитическом институте несколько лет тому назад был следующий: «Ортодоксальность аналитика есть защита пациента». В некоторой степени это так. Другая, вышедшая из стен этого института, частица мудрости гласит: «Существуют только два способа по-настоящему повредить пациентам: соблазнять их или наказывать. Если вы не делаете ни того, ни другого, то серьезных проблем у вас не будет». («Соблазнение» имеет более широкое значение, нежели буквальное соблазнение; это означает попытку вызывать у пациента желание вас, восхищение вами, зависимость от вас. «Наказанием» считается все, даже самое незаметное, рассчитанное на то, чтобы обидеть клиентов.) Вероятно, мы меньше будем допускать в своих действиях «соблазнение» или «наказание», если нас сдерживают строгие установки.