Майкл Кан - Между психотерапевтом и клиентом. Новые взаимоотношения

Таким образом, область наших исследований возникла на заре шестидесятых годов в обстановке ожесточенных споров. Должны ли мы быть дружелюбными или нейтральными? Следует ли создавать атмосферу фрустрации или удовлетворения? Должны ли мы строго соблюдать границы во взаимоотношениях, или нам следует поддерживать дружеский разговор с клиентами, общаться с ними, делать из них друзей? И, пожалуй, наиболее важный вопрос из всех: следует ли нам обсуждать с клиентами их отношение к нам? Важно ли то, что они говорят о своих чувствах к нам? Важно ли то, что мы исследуем их чувства к нам, о которых они не говорят? Несколько лет казалось, что есть убежденные защитники каждого из направлений, и лишь немногие пытались предложить свой собственный путь между ними.

Затем из глубин психоаналитического движения, из самого сердца психоаналитического «консорциума» стали слышаться новые голоса. Наиболее отчетливыми и обстоятельными из них были голоса Хайнца Когута [10] Gill, M. M. (1982). Analysis of transference. New York: International Universities Press. и Мертона Гилла [11] Kohut, H. (1971). The analysis of the self. New York: International Universities Press. . Когут убедительно продемонстрировал, что холодная несгибаемая позиция некоторых современных аналитиков рассматривается клиентами как причиняющая боль. Они испытывают чувство разрушающего отвержения. Аналогичное отвержение испытал один из клиентов в своей собственной семье, и это нанесло ему вред в раннем детстве. Пытаться лечить его тем же самым образом — все равно, что тушить огонь бензином. Точно так же, как Роджерс указывал на принципиальную важность эмпатии, Когут — из недр психоаналитического движения, фактически как бывший президент престижной Американской Психоаналитической Ассоциации — говорит о видимой, проявляемой эмпатии как об одном из наиболее важных качеств, которые терапевт должен предложить клиенту.

Между тем, Мертон Гилл, другой терапевт с безупречными психоаналитическими рекомендациями, указал на впечатляющее различие между холодной позицией некоторых современных аналитиков и теплыми взаимодействиями Фрейда со своими пациентами. Гилл напомнил своим коллегам, что человеческая вежливость является важной частью аналитического контекста. Несмотря на сходство их взглядов в отношении роджерсовской приверженности атмосфере сердечности, ни Гилл, ни Когут не стали роджерианцами. Роджерс не считал особо важным вызывать у клиента желание обсуждать свои взаимоотношения с терапевтом, не придавал он особого значения и рассмотрению бессознательного. Гилл и Когут, с другой стороны, являются психоаналитиками. Их подходы к лечению строились вокруг концепции бессознательного, и они твердо придерживались психоаналитического представления о том, что принципиальным моментом является работа в области отношений между терапевтом и клиентом. В следующих главах мы увидим, как каждый из них интерпретирует эту концепцию и как схожи многие их идеи. Отметим здесь только, что Гилл и Когут выстроили очень важный серединный путь между школами теплой поддержки и нейтрального анализа переноса, серединный путь, объединивший в себе преимущества теплой вовлеченности и достоинства активной работы с самими отношениями.

Эти два пионера, Гилл и Когут, как мы увидим, добавили еще один важный компонент в тот терапевтический подход, который они развивали. Хотя оба и использовали различные термины, ясно одно: каждый из них считал решающим состояние незащищенности. Для Когута это определение предусматривает существенный аналитический контекст, необходимый для успешной терапии. А для Гилла незащищенность — это то, что, собственно, и осуществляет лечение. Начиная с наших родителей, говорил Гилл, на протяжении всей жизни мы сталкиваемся с людьми, которые защищаются настолько сильно, что это непроизвольно учит нас. В худшем случае, мы учимся воздерживаться в проявлении своих чувств, в лучшем — надежде, что выражение этих чувств встретит нечто большее помимо защитной реакции. Это не критика социальной общности, но лишь констатация того, что есть. Терапевтические отношения принципиально отличаются тем, что выраженные по отношению к терапевту чувства не наталкиваются на защитное противодействие, а встречают, скорее, теплое одобрение и поддержку стремления пациента обращаться к ним и в дальнейшем. Это замечательное соединение фрейдовского участия в отношениях и роджерианского акцента на сердечность и поддержку. По существу, оно вместе с разработками Когута открыло врачам и психотерапевтам новый путь.

Конечно, случается и так, что незащищенность гораздо легче описать, чем применить на практике. В любом случае существует опасность — искушение сопротивляться, объяснять, оправдываться, преобладать, быть холодным и молчаливым, — последние пребывают у всех, кроме святых, а в любой профессии святых очень мало. Я надеюсь, что незащищенность сделается (или уже стала) ясной целью и поддающейся управлению техникой для многих терапевтов, что однажды вы увидите огромную ценность, которую она предоставляет клиентам. Это позволит с большей легкостью последовать за Когутом и Гиллом в пугающую и одновременно пленяющую и приносящую свои плоды область.

Еще одна терапевтическая традиция, которая заслуживает внимания, — экзистенциальная психология. Выросшая из европейского экзистенциализма, она процветала в Америке в конце пятидесятых годов и оказала большое влияние на гуманистическую психологию шестидесятых. Мы не будем рассматривать эту традицию отдельно, потому что ее взгляды на клинические отношения близки взглядам самих авторов, о которых мы еще будем говорить. Но как часть гуманистического психологического движения экзистенциальная психология имела огромное влияние и, таким образом, заслуживает внимания в этом историческом обозрении.

Ролло Мэй, возможно самый заметный и влиятельный из американских психотерапевтов-экзистенциалистов, однажды выразил надежду на то, что школа экзистенциальной психотерапии никогда не будет создана. И было бы лучше, если бы идеи экзистенциалистов распространялись во всех школах. Одну из своих основных идей он изложил в работе «Появление экзистенциальной психологии»:

Не существует истинноподобных вещей или какой-либо реальности в живом человеческом бытии, за исключением тех, в которых человек сам принимает участие и которые он осознает, с которыми вступает в определенные отношения. На любом этапе психотерапевтической работы можно продемонстрировать, что только та истина, которая появляется живой, становится больше, чем абстрактный идеал, становится «ощущаемой кожей», «слышимым пульсом», только та истина, которая изначально пережита на всех уровнях бытия… именно такая истина обладает силой изменить человеческое существование [12] May, R. (1960). The emergence of existential psychology. In R. May (Ed.), Existential psychology (p. 14). New York: Random House. .