Бессел ван дер Колк - Тело помнит все [Какую роль психологическая травма играет в жизни человека и какие техники помогают ее преодолеть]

Люди теряют контроль над своим телом, когда рассказывают свои истории, и страдают от неприятных когнитивных воспоминаний по той причине, что их мозг претерпел изменения. Как заметили Фрейд и Брейер, психологическая травма не просто высвобождает определенные симптомы. Скорее, «психическая травма – или, точнее, воспоминание о травме – действует, словно инородное тело, которое следует считать активным еще долгое время после его попадания в организм» (26). Как это бывает с занозой, вызывающей инфекцию, большей проблемой становится реакция организма на инородное тело, чем само это тело.

Современная нейробиология решительно поддерживает идею Фрейда о том, что многие наши сознательные мысли представляют собой сложные рационализации исходящего из подсознания потока инстинктов, рефлексов, мотивов и потаенных воспоминаний. Как мы уже видели, психологическая травма мешает нормальной работе участков мозга, отвечающих за управление восприятием и его обработку. Здоровое самовосприятие – когда человек может уверенно сказать: «Вот что я думаю и чувствую» и «Вот что со мной происходит» – требует гармоничного и динамичного взаимодействия между этими участками.

Практически каждое исследование перенесших психологическую травму пациентов с применением методов визуализации мозга демонстрирует аномальную активность островка. Эта часть мозга объединяет и интерпретирует сигналы, поступающие от внутренних органов – включая наши мышцы, суставы и вестибулярный аппарат, – создавая у нас ощущение нахождения в собственном теле. Островок способен передавать сигналы миндалевидному телу, провоцирующему реакцию «бей или беги». Для этого не требуется никакого когнитивного вклада или осознанного понимания того, что что-то пошло наперекосяк, – человек просто чувствует себя заведенным и не может сосредоточиться либо же, в худшем случае, ощущает надвигающуюся беду. Эти сильные ощущения генерируются глубоко в мозге, и с ними невозможно справиться рациональным мышлением.

Когда мы постоянно отмахиваемся от преследующего нас первоисточника наших телесных ощущений, возникает алекситимия: неспособность человека чувствовать и описывать происходящее с ним. Лишь установив связь со своим телом, с самим собой, можно снова понять себя, свои приоритеты и ценности.

Алекситимия, диссоциация и эмоциональный ступор все связаны со структурами мозга, которые позволяют нам концентрироваться, понимать свои ощущения, а также активно себя защищать. Когда эти важнейшие структуры подвержены неотвратимому шоку, результатом могут стать замешательство и перевозбуждение либо же эмоциональная отчужденность, зачастую сопровождаемая внетелесными переживаниями – ощущением, будто наблюдаешь за собой издалека.

Говоря другими словами, из-за травмы человек воспринимает себя либо кем-то другим, словно он в чужом теле, либо вообще никем, лишенным тела. Чтобы преодолеть травму, необходимо вернуть связь со своим собственным телом, со своим «Я».

Язык, вне всякого сомнения, необходим: наше самосознание основано на способности последовательно структурировать наши воспоминания в единое целое (27). Для этого, в свою очередь, требуются исправные связи между сознательным мозгом и системами самовосприятия организма – связями, которые зачастую повреждаются при травме. Вся история может быть рассказана только после восстановления этих структур и заложения основы, после того, как человек вновь становится кем-то.

Дэвид, рабочий средних лет, обратился ко мне из-за своих приступов ярости, превративших его дом в сущий ад. На первом сеансе он рассказал мне историю про то, что случилось с ним летом, когда ему было двадцать три года. Он работал спасателем у бассейна, и однажды вечером группа подростков хулиганила в бассейне, распивая пиво. Дэвид сказал им, что спиртное запрещено. В ответ парни на него напали, и один из них выколол ему глаз разбитой пивной бутылкой. Тридцать лет спустя его по-прежнему преследовали ночные кошмары и яркие болезненные воспоминания об этом нападении.

Он безжалостно критиковал своего собственного сына-подростка и частенько кричал на него по поводу малейшего проступка, и он просто не мог выдавить из себя малейшие проявления любви по отношению к своей жене. Глубоко в душе ему казалось, что трагичная потеря глаза давала ему право плохо обращаться с окружающими, однако ему одновременно и не нравилось то, каким он стал озлобленным, мстительным человеком. Он заметил, что его попытки сдержать свой гнев вызывали у него хроническое напряжение, и он переживал, что боязнь потерять контроль делала любовь и дружбу невозможными.

Когда он пришел ко мне во второй раз, я опробовал процедуру под названием «Десенсибилизация и переработка движением глаз (ДПДГ)». Я попросил Дэвида вернуться к деталям совершенного нападения и вызвать в памяти связанные с ним зрительные образы, звуки, которые он слышал в тот момент, а также мысли, которые носились в его голове. «Просто позвольте себе мысленно туда вернуться», – сказал я ему.

Затем я попросил его следить за моим указательным пальцем, пока я медленно двигал им туда-сюда примерно в тридцати сантиметрах от его правого глаза. В считаные секунды поток гнева и ужаса хлынул на поверхность, сопровождаемый отчетливыми ощущениями боли, стекающей по щеке крови, а также осознанием того, что он ничего не видит.

Пока он рассказывал об этих ощущениях, я время от времени издавал подбадривающий звук, продолжая водить пальцем из стороны в сторону. Каждые несколько минут я делал паузу и просил его сделать глубокий вдох. Затем я попросил его обратить внимание на то, что происходит у него в голове – в ней крутились воспоминания о школьной драке. Я сказал ему зафиксировать это воспоминание и сосредоточиться на нем. Начали появляться, словно в случайном порядке, и другие воспоминания: о том, как он повсюду искал своих обидчиков, желая с ними разобраться, устраивал драки в барах. Каждый раз, когда он сообщал о каком-то новом воспоминании или ощущении, я призывал его обратить внимание на то, что приходит ему в голову, снова начиная двигать пальцем.

По окончании того сеанса он выглядел более спокойным – казалось, ему полегчало. Он сообщил, что воспоминание о нападении утратило свою остроту – теперь оно превратилось в случившуюся многие годы назад неприятность. «Это было реально отстойно, – задумчиво сказал он, – и я был годами после этого не в себе – удивительно, что мне удалось в итоге урвать себе такую неплохую жизнь».