Лори Готтлиб - Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя

Шарлотта начинает ерзать, играя солнцезащитными очками на подлокотнике кресла.

– Или, – продолжает она, – что, если он все еще с той девушкой, и это не свидание, а просто дружеская встреча – а я этого не понимаю, и потом мне снова придется видеть его в приемной каждую неделю?

Я говорю Шарлотте, что то, как она говорит о Чуваке, напоминает мне ее описание своего состояния при взаимодействии с родителями – не только в детстве, но и сейчас, когда она выросла. Все ли пройдет хорошо? Будут ли они вести себя прилично? Начнем ли мы ссориться? Появится ли отец или отменит все в последнюю минуту? Будет ли мама вести себя нормально на людях? Будет ли весело? Или они снова меня опозорят?

– Да, – говорит Шарлотта. – Я не пойду.

Но я знаю, что пойдет.

Когда наша сессия подходит к концу, Шарлотта повторяет свой ритуал (не верит, что час прошел, медленно собирает вещи, потягивается). Она идет к двери, но останавливается в проеме: она часто так делает, чтобы спросить меня о чем-то или сказать то, что должна была сказать во время сессии. Как и Джон, она склонна к тому, что мы называем «откровением у дверной ручки».

– Кстати… – начинает она небрежно, хотя у меня есть ощущение, что что бы ни последовало, это явно не будет экспромтом. Нередко пациенты всю сессию говорят обо всем подряд, только чтобы приберечь самое важное на последние десять секунд («Думаю, я бисексуал», «Моя биологическая мать нашла меня в Фейсбуке»). Люди поступают так по множеству причин: они смущены; они не хотят, чтобы у вас была возможность прокомментировать; они хотят, чтобы вы были так же взбудоражены, как они. ( Специальная доставка! Вот все мои неурядицы, поживите с этим неделю, ладно? ) Или это желание: помните обо мне.

В этот раз, однако, ничего не происходит. Шарлотта просто стоит. Мне интересно, думает ли она о чем-то, что действительно трудно рассказать: о своем пьянстве или надежде на звонок отца на следующей неделе, в честь дня рождения.

Вместо этого она выпаливает:

– Где вы купили этот топ?

Звучит как простой вопрос. Водитель Uber , бариста в Starbucks и незнакомка на улице уже задавали мне тот же вопрос о моем новом и одном из самых любимых топов, и каждый раз я отвечала без малейшего колебания: «В Anthropologie , на распродаже!», гордясь своим хорошим вкусом и удачей. Но с Шарлоттой что-то меня останавливает. Не то чтобы я боялась, что она начнет одеваться так же, как я (что уже сделала одна из моих пациенток). Просто нутро подсказывает, почему она спрашивает: она хочет купить такой же и надеть его на свидание с Чуваком – свидание, на которое она предположительно не собирается.

Тем не менее я отвечаю:

– Anthropologie .

– Милый, – говорит она, улыбаясь. – Увидимся на следующей неделе.

И она уходит, но не раньше, чем я на долю секунды встречаюсь с ней взглядом, и она отворачивается.

Мы обе знаем, что произойдет.

Примерно на середине обучения я как-то разговорилась со своим парикмахером о психотерапии.

– Почему вы хотите быть психотерапевтом? – спросил Кори, почесывая нос. Он говорил, что часто чувствует себя психотерапевтом, весь день выслушивая проблемы клиентов. – Слишком много личной информации, – продолжил он. – Я стригу их волосы. Зачем они рассказывают мне все это?

– Неужели действительно рассказывают настолько личные вещи?

– Некоторые – еще как. Не знаю, как вы это делаете. Это настолько… – Он поднял в воздух ножницы, подыскивая нужное слово. – Истощающе.

Он вернулся к стрижке. Я смотрела, как он подрезает мне челку.

– Что вы им говорите? – спросила я. Мне пришло в голову, что когда люди делились с ним своими секретами, они, вероятно, смотрели в зеркало, как и мы сейчас, разговаривая словно с отражениями друг друга. Может быть, так легче.

– Что я говорю, когда выслушиваю все их проблемы? – переспросил он.

– Именно. Вы пытаетесь дать им совет, вставить свои пять копеек?

– Ничего подобного, – сказал он.

– А что тогда?

– «Просто будьте».

– Что?

– Я говорю им: «Просто будьте».

– Это вы им говорите? – засмеялась я и представила, как говорю это в собственном кабинете. У вас проблемы? Просто будьте .

– Вам стоит попробовать это со своими пациентами, – сказал он, улыбаясь в ответ. – Это может им помочь.

– А вашим клиентам помогает? – спросила я.

Кори кивнул.

– Что-то вроде того. Я стригу их, и они возвращаются, но на следующий раз говорят, что хотят чего-то другого. «Почему? – спрашиваю я. – Что-то было не так в прошлый раз?» Нет, говорят они, все было отлично. Просто они хотят чего-то другого. Я делаю им точно такую же стрижку , но они думают, что это другая. И она им нравится.

Я подождала, пока он скажет что-то еще, но он, кажется, был занят моими секущимися концами. Я смотрела, как мои волосы падают на пол.

– Хорошо, – сказала я. – Но как это поможет разрешить их проблемы?

Кори перестал стричь и посмотрел на меня в зеркало.

– Может быть, все, на что они жалуются, на самом деле не является проблемой. Может быть, все и так хорошо. Может быть, даже просто прекрасно – как их стрижка. Может быть, они были бы счастливее, если бы не пытались изменить что-то. А просто были.

Я обдумала это. Конечно, отчасти все сказанное было правдой. Иногда людям нужно принять себя и других такими, какие они есть. Но иногда, чтобы чувствовать себя лучше, вам нужно зеркало, поставленное перед вами, но не такое, что делает вас симпатичнее, как то, в которое я смотрелась в парикмахерской.

– Вы когда-нибудь ходили на психотерапию? – спросила я Кори.

– Черт возьми, нет! – Он энергично замотал головой. – Это не мое.

Несмотря на то что Кори не слишком нравилось говорить о личном, за те годы, что я бывала у него, он рассказал о себе довольно много: как обжигался в отношениях; как долго семья не могла принять его, когда он признался им, что он гей; как его отец всю жизнь скрывал свою ориентацию, заводя романы с мужчинами, но до сих пор не совершил каминг-аут. Еще я знала, что Кори сделал множество косметических операций, но до сих пор был недоволен своей внешностью, так что собирался снова лечь под нож. Даже когда мы разговаривали, он разглядывал себя в зеркале и утверждался в своем желании.

– Что вы делаете, когда вам грустно или одиноко? – спросила я.

– Tinder , – сказал он, словно это было что-то само собой разумеющееся.

– И ночные встречи?

Он улыбнулся. Ну конечно.

– А потом вы больше не встречаетесь с этими парнями?

– Обычно нет.

– И вам становится лучше?

– Ага.

– В смысле, до тех пор, пока вы снова не почувствуете себя одиноко или грустно и не вернетесь в приложение, чтобы снова это исправить?