Карл Юнг - Архетипы и коллективное бессознательное [litres]

137Архетипы не только возникают на этнологическом уровне как мифы, но и обнаруживаются в каждом индивиде. Они антропоморфизируют действительность там, где сознание более всего ограниченно и ослаблено, а фантазия может выйти за рамки внешнего мира. Несомненно, первые годы жизни ребенка удовлетворяют этому условию. По этой причине мне кажется более правдоподобным, что архетипическая форма божественной сизигии поначалу скрывает и ассимилирует образ настоящих родителей, пока более развитое сознание не сможет воспринять их реальные фигуры – нередко к разочарованию ребенка. Никто не знает лучше психотерапевта, что мифологизация родителей зачастую продолжается у взрослых; отказываются от нее с величайшим сопротивлением.

138Я припоминаю одного больного, которого представили мне как жертву чрезвычайно выраженного комплекса матери и кастрации. Несмотря на психоанализ, преодолеть комплекс так и не удалось. Без всякого намека с моей стороны мужчина подготовил несколько рисунков, в которых мать изображалась сначала как сверхчеловеческое существо, а затем – как жалкая фигура с кровавыми увечьями. Особенно поражало то, что мать очевидно подверглась кастрации, ибо перед ее окровавленными гениталиями лежали отрезанные мужские половые органы. Рисунки явно представляли собой убывающий климакс: мать – божественный гермафродит, который в дальнейшем, в результате восприятия сыном действительности и последующего разочарования в ней, лишился своего андрогинного, платоновского совершенства и превратился в жалкую старуху. Таким образом, мать с самого начала, с раннего детства сына, была ассимилирована в архетипическую идею сизигии, или конъюнкции мужского и женского; по этой причине она казалась совершенством и сверхчеловеком [82] В соответствии с гермафродитическим Прачеловеком Платона ( «Пир» , XIV) и с гермафродитическими Прасуществами вообще. . Последнее качество неизменно присуще архетипу; оно объясняет, почему архетип кажется странным, будто не принадлежащим сознанию, и почему при идентификации с ним он часто вызывает опустошающее изменение личности, обычно в форме мегаломании или ее противоположности.

139Разочарование сына в действительности совершило над гермафродитической матерью акт кастрации: это был так называемый комплекс кастрации. Пациент упал со своего Олимпа детства и более уже не был сыном-героем божественной матери. Его так называемый страх кастрации был страхом перед настоящей жизнью, которая не соответствовала детским ожиданиям и повсеместно была лишена того мифологического смысла, о котором он еще смутно помнил. Его бытие было – в самом что ни на есть подлинном смысле слова – «безбожно». А это означало – хотя он этого и не осознавал – тяжелую утрату надежды и энергии. Он сам себе казался «кастрированным», что является весьма правдоподобным невротическим заблуждением – настолько правдоподобным, что оно даже трансформировалось в теорию невроза.

140Поскольку люди всегда боялись утратить связь с инстинктивной, архетипической стадией сознания, с давних пор укоренился обычай давать новорожденному, в дополнение к собственным биологическим родителям, еще и двух крестных – «крестного отца» и «крестную мать», которые должны отвечать за духовное благополучие своего крестника. Они представляют собой божественную пару, которая возникает при рождении, иллюстрируя таким образом мотив «двойного рождения» [83].

141Образ анимы, придающий матери сверхчеловеческий блеск в глазах сына, постепенно тускнеет под действием повседневности и погружается обратно в бессознательное, однако не лишаясь при этом своего исходного напряжения и инстинктивности. Он готов вырваться наружу и спроецироваться при первом удобном случае – в тот момент, когда женщина производит впечатление чего-то необыкновенного. В результате мы имеем опыт Гёте с фрау фон Штейн и его последствиями в фигурах Миньоны и Гретхен. В случае Гретхен, как известно, Гёте показал нам лежащую в основе «метафизику». Любовная жизнь обнаруживает психологию этого архетипа в форме либо безграничного очарования, завышенной оценки и страстного влечения, либо мизогинии со всеми ее градациями и вариациями, которые никоим образом нельзя объяснить истинной природой соответствующего «объекта», а только переносом материнского комплекса. Этот комплекс, однако, был вызван, во-первых, ассимиляцией матери (нормальное и повсеместное явление само по себе) в предсуществующую, женскую часть архетипической «мужеско-женской» совокупности противоположностей, а во-вторых, аномально затянувшимся отделением от первичного образа матери. В действительности никто не способен выдержать полной утраты архетипов. Когда это происходит, возникает ужасное «недовольство нашей культурой», в которой никто более не чувствует себя как дома, ибо «отец» и «мать» отсутствуют. Каждый знает, насколько предусмотрительна в данном отношении религия. К сожалению, однако, очень многие задаются вопросом об «истинности» этих положений, тогда как на самом деле это вопрос психологической потребности. Рационалистическим объяснением здесь ничего не достигнуть.

142В случае проекции анима всегда имеет женскую форму с определенными характеристиками. Эта эмпирическая находка ни в коем случае не означает, что так сформирован архетип как таковой . Мужеско-женская сизигия – лишь одна из возможных пар противоположностей, хотя, конечно, самая важная в практике и самая распространенная. Она обладает многочисленными связями с другими парами, которые не обнаруживают половые различия, а потому могут быть отнесены к половой категории только с натяжкой. В частности, эти связи с их многоаспектными оттенками значения обнаруживаются в кундалини-йоге [84], в гностицизме [85]и прежде всего в алхимической философии [86], не говоря уже о спонтанных продуктах фантазии, наблюдаемых у страдающих неврозами и психозами. Если тщательно изучить все эти данные, напрашивается вывод, что архетип в спокойном, непроецированном состоянии не имеет никакой точно определяемой формы, но как таковой представляет собой некую структуру, которая может принимать определенные формы только в проекции.

143На первый взгляд кажется, что это противоречит понятию «тип». Если я не ошибаюсь, это не только кажется; здесь в самом деле есть противоречие. С эмпирической точки зрения мы постоянно имеем дело с «типами», то есть с определенными формами, которым можно дать то или иное название. Но как только вы лишаете эти типы феноменологии, представленной частными случаями, и пытаетесь изучать их относительно других архетипических форм, они приводят вас к таким далеким ответвлениям в истории символов, что вы неизбежно приходите к выводу, что базовые психические элементы безгранично разнообразны и постоянно меняются, что превосходит все человеческие способности к воображению. Как следствие, эмпирик вынужден удовлетвориться теоретическим «как будто». В этом отношении он находится отнюдь не в худшем положении, чем физик-атомщик, даже если его метод не основан на количественном измерении, а носит морфологически описательный характер.