Джонатан Готтшалл - Как сторителлинг сделал нас людьми

Эта книга – о примате Homo fictus (человеке выдумывающем) [5] Э. M. Форстер использует этот термин в своей работе «Аспекты романа» (Forster E. M. Aspects of the Novel. 195P. 55), чтобы описать литературных персонажей. См. также: Niles 1999. , обладающем мозгом, способным к сторителлингу. Можно этого не осознавать, но каждый из нас создан воображаемым миром Нетландии [6] Нетландия (Neverland) – вымышленная страна, в которой происходит действие книг Джеймса Барри (1860–1937) о Питере Пэне. – Здесь и далее, если не указано иное, примеч. ред. – домом, в котором мы проводим десятилетия своей жизни. Не отчаивайтесь, если до сих пор не замечали этого: истории для человека – то же, что вода для рыбы, всеобъемлющая и вместе с тем практически неощутимая. Пока ваше тело зафиксировано в конкретной точке пространственно-временного континуума, ваше сознание сохраняет способность путешествовать по фантастическим мирам. И оно путешествует.

Нетландия, впрочем, по большей части остается неизведанной страной, не отмеченной ни на какой карте. Мы не знаем, отчего мы тоскуем по историям; не знаем, существует ли вообще Нетландия и как именно (если это вообще происходит) время, проведенное там, влияет на нас как на индивидов и членов общества. Пожалуй, в жизни человека нет ничего столь же важного, о чем бы мы так мало знали.

Идея этой книги пришла ко мне, пока я слушал музыку. Чудесным осенним днем я ехал по загородному шоссе, крутя ручку радиоприемника; началась песня в стиле кантри. Обычно я реагирую на подобные происшествия неистовыми ударами по приемнику – лишь бы эта ерунда скорее закончилась, – однако на этот раз в голосе певца было нечто по-настоящему проникновенное. Я так и не прикоснулся к ручке, дослушав до конца песню о молодом человеке, пришедшем просить руки своей возлюбленной. Отец девушки просит его подождать в гостиной, где тот рассматривает фотографии маленькой девочки, играющей в Золушку, катающейся на велосипеде и «бегущей через струи садовой поливалки, измазавшись мороженым, танцующей с отцом и глядящей на него снизу вверх». Молодой человек внезапно осознает, что он собирается забрать у отца нечто чрезвычайно ценное: он уводит у него Золушку.

Еще до того, как песня закончилась, я рыдал так сильно, что был вынужден съехать на обочину. В песне «Похищая Золушку» (Stealing Cinderella) Чака Уикса была та сладкая боль, которую испытывает отец, осознавая, что он не всегда будет самым важным мужчиной в жизни своей дочери.

Я довольно долго просидел в машине, грустя и одновременно восхищаясь тем, как быстро коротенький музыкальный рассказ Уикса превратил меня – взрослого мужчину, отнюдь не плаксу, – в совершенно беспомощное существо. Как это странно, думал я, что великолепным осенним днем такая история может подкрасться к нам и заставить нас плакать или смеяться, почувствовать себя влюбленными или сердитыми, ощутить мурашки, полностью изменить наше восприятие мира и самих себя. Как невероятно то, что, когда мы знакомимся с сюжетом – не важно, книга ли это, фильм или песня, – мы позволяем рассказчику полностью овладеть нами. Он захватывает контроль над нашим мозгом. Чак Уикс был в моей голове – съежившийся посреди темных лимфоузлов и воспламеняющихся нейронов.

На страницах этой книги я обращаюсь к достижениям биологии, психологии и нейробиологии для того, чтобы попытаться объяснить, что произошло со мной в тот день. Я понимаю, что многим покажется пугающей сама идея вторжения науки – с ее отполированными машинами, суровой статистикой и не самым легким языком – в Нетландию. Вымысел, фантазии и сны для человеческого воображения составляют нечто вроде священной, заповедной территории; они – последний оплот магии. Это единственное место, куда наука не может – точнее, не должна – врываться, сводя древние таинства к электрохимическим бурям внутри мозга или бесконечным войнам генов. Люди боятся, что, объяснив силу притяжения Нетландии, они навсегда потеряют ее. Убьют, исследуя, как сказал Вордсворт [7] Перефраз стихотворения Уильяма Вордсворта (1770–1850) «Всё наоборот» (The Tables Turned): «…наш бесцеремонный интеллект уродует прекрасные вещи: мы убиваем, исследуя». . Но с этим я не согласен.

Вспомните конец «Дороги» Кормака Маккарти. Автор рассказывает историю мужчины и его сына, пересекающих опустевший мир, «мертвое пространство», в поисках необходимого для выживания: пищи и человеческого общества. Я читал роман, лежа в квадрате солнечного света на ковре в гостиной, совсем как в детстве, – и, дочитав, еще долго содрогался, переживая за мужчину и мальчика, за собственную короткую жизнь и весь свой гордый и глупый вид.

В конце «Дороги» мужчина умирает. Его сын выживает и уходит с небольшой семьей «хороших» людей. В семье есть маленькая девочка, что дает надежду. Мальчик еще может стать новым Адамом, а девочка – новой Евой. Однако все еще достаточно опасно. Вся экосистема мертва, и не ясно, дождутся ли люди ее восстановления. Последний абзац романа отвлекает нас от судьбы мальчика и его новой семьи, и Маккарти заканчивает произведение удивительным по красоте отрывком стихотворения в прозе.

Когда-то в горной речке водилась форель. Было видно, как рыбы стоят в янтарной воде, а течение медленно покачивает их плавники с дрожащими белыми каемками. Рыбины оставляли на руках запах тины. Гладкие, мускулистые, напряженные. На спинах – замысловатые узоры. Карты зарождающегося мира. Карты и запутанные лабиринты. То, что назад не вернуть. И никогда уже не исправить. В глубоких впадинах, где прятались рыбы, все дышало древностью и тайной. А человечество еще только делало свои первые шаги [8] Пер. Ю. Степаненко. .

Что это значит? Неужели это надгробная песнь миру, который больше никогда не даст побегов жизни, или, может быть, действительно карта «зарождающегося мира»? Жив ли еще мальчик, ушедший вместе с людьми, которые ловят форель? Или его зарезали и съели? Никакая наука не сможет ответить на эти вопросы.

Однако наука может объяснить, почему такие истории обретают над нами власть. Эта книга – о том, как исследователи из разных областей используют новые инструменты и подходы для того, чтобы освоить неизведанные до того просторы Нетландии. Она о том, как истории – от телевизионной рекламы до грез или пародийного представления соревнования по армрестлингу – насыщают нашу жизнь. Она о глубине смысла, заключенного в радостной неразберихе детских фантазий, и о древнем происхождении сторителлинга; о том, как выдумка понемногу формирует то, во что мы верим, как себя ведем и что считаем этичным, – как она меняет всю культуру и историю человечества; о древних загадках удивительных ночных историй, которые мы называем снами; о том, как мозг обрабатывает информацию – обычно безупречно, но порой как будто шутя – и силой упорядочивает хаос нашего существования. Она также и о неопределенном настоящем фантазий, и об их будущем, полном надежд. В общем, она о великой загадке вымысла. Почему люди так зависят от Нетландии? Как мы стали животными, рассказывающими истории?