Коллектив авторов - Мама на нуле. Путеводитель по родительскому выгоранию [litres]

Я довольна тем, что научилась фильтровать мнения и советы и принимать решение, учитывая самые разные рекомендации.

Как крепла и развивалась ваша уверенность в том, что у сына есть будущее?

По мере того как он менялся. Чем больше он открывался, тем сильнее была моя уверенность.

Какие люди, ситуации, отношения в вашей жизни поддерживают и подкрепляют вашу уверенность?

Муж, брат, родители. Друзья – в меньшей степени.

У кого учитесь вы?

Я учусь у всех понемногу. Мне кажется, что, когда уши открыты, можно у каждого научиться чему-то.

Кто учится у вас?

Я думаю, здесь то же самое: кто-то понемногу чему-то учится. Ребенок учится, безусловно. Родители особенных деток, которые читают мои истории в блоге, учатся верить в себя. Сложно точно ответить. Кому-то, возможно, это и помогает.

Анастасия Изюмская. 37 лет. В разводе. Сын (5,5 лет). Родной город – Ростов-на-Дону. Живет в Москве

#проблемыСоСном

#проблемыСгв

#одиночество

#изоляция

#первыйРебенок

Февраль 2012 года навсегда останется для меня одновременно самым счастливым временем в моей жизни и самым тяжелым, даже страшным.

7 февраля родился долгожданный сын. В материнство я шагнула прямо с экрана телеканала «Дождь». Коллеги вовсю отстаивали демократические свободы на митингах на Болотной, а я погружалась в пучину одновременно небывалой, неизведанной по глубине и ширине любви и… такого же отчаяния.

Все пошло не так уже в роддоме. Сын родился с сильной желтушкой – беда небольшая, но на второй день его забрали «под лампы» – выводить скопившийся в крови билирубин ультрафиолетом. Я была похожа на кошку, у которой забрали котят. Я видела такое однажды. Животное никак не может успокоиться. Мечется из угла в угол, ищет и ждет своих малышей. Медсестры советовали отдыхать, но все, что я могла, – это ходить от стены к стене и прислушиваться к малейшему писку из детского отделения, все мое существо требовало быть рядом с ребенком – какой уж тут отдых? Это уже сильно позже, создав закрытую группу по поддержке мам, я узнала, что можно было требовать лампу в палату, что я имею на это полное право, что разлучать меня с ребенком не было никакой необходимости.

Потом стало приходить молоко. Но сын в очередное наше свидание не взял грудь. Молоко всё приходило. И грудь стала болеть и каменеть. Мое мутное от гормонов сознание говорило, что надо что-то делать, что это может быть серьезно, но дальше этого мысль не двигалась. Дежурная акушерка равнодушно сказала: надо сцеживаться, но молокоотсосов у нас нет, попросите, чтобы привезли. Муж и подруги – на работе, значит, молокоотсос мог «приехать» только вечером. Молоко прибывало. Мне становилось очень больно и по-настоящему страшно. От отчаяния я написала врачу, которая принимала у меня роды. Через пять минут она появилась в моей палате и расцедила грудь вручную. И это было куда больнее, чем рожать. Потом еще недели две, уже после возвращения домой, мне приходилось сначала делать массаж груди, сцеживать молоко и только потом кормить сына. Дни, которые могли бы быть наполнены счастьем, были наполнены болью.

За окном стояла зима, морозная и несолнечная. Сын плакал и не брал грудь. Потом брал и снова плакал. Я умирала от нежности и беспомощности. И тут, конечно, все сочувствующие спрашивали, все ли в порядке у меня с молоком и, может быть, ему не хватает. То, что я не прекратила кормить грудью и не согласна кормить из бутылочки, – до сих пор для меня пример собственной стойкости и веры в себя и в свою интуицию; молоко тут ни при чем, но в минуту жизни трудную я вспоминаю, что тогда устояла.

У Миши с самого роддома болел живот, и надо было давать три разных препарата в разное время; на стенку я повесила специальный график. Отдельный график был про укладывания на сон. Шесть раз в день. Как граф Монте-Кристо, я вычеркивала эти шесть раз и думала: «Ну вот, осталось всего пять». Потому что засыпал сын только после получасового укачивания. Только на руках. Никакие фитнесы, бассейны и йоги предыдущей жизни не могли подготовить меня к тому, что я буду сутками носить на руках сначала три, а через месяц – уже четыре с половиной килограмма. Болели спина и рука (я узнала, что это одно из самых частых профзаболеваний молодых мам – болезнь де Кервена).

Мне казалось, что в моей походке на всю оставшуюся жизнь останется этот пританцовывающий, укачивающий ритм. Я не знала, что страшнее: просыпаться в ожидании этих шести укладываний или засыпать ночью, понимая, что только я начну дремать, как меня тут же поднимут, и так еще раз пять за ночь. Со всем этим примиряли только совершенно неповторимый младенческий запах, пухлость щек и нежность ресниц и позже – совершенно ангельские улыбки во сне.

Питалась я исключительно цельной овсянкой и приготовленной на пар у индейкой, потому что не то в роддоме, не то медсестра из детской поликлиники напугали, что от любой другой еды живот у сына будет болеть еще больше (куда уж больше?!). Но сильнее всего в эти дни мне хотелось не запрещенной клубники с шампанским (кстати, на Западе рацион кормящей матери ничем не ограничен), а чаю с галетой, потому что каким-то парадоксальным образом, как только я принималась за этот «десерт», тут же срочно нужно было или кормить, или менять подгузник, или просто на ручки (о, сколько я выслушала: «Не приучай, а то потом на шею сядет!»).

Очень быстро я поняла, что ничего не помню из курсов об уходе за ребенком. К родам я была готова на все сто, а вот ко всему, что начнется после… Опытных бабушек рядом не было, подруги еще не родили, это был первый младенец в моей жизни! Я сутками сидела в интернете в поисках ответов на вопросы: пеленать или нет, прививать или нет, если высаживать, то как, соска или нет… Качество львиной доли информации у меня, как у профессионального журналиста, вызывало большие вопросы. Откуда все эти статьи без подписи? И кто эти люди, чьи имена стоят под публикациями?.. Все это было обильно приправлено мучительным ощущением, что если я сейчас ошибусь, то у этой ошибки будет очень высокая цена. Все время казалось, что я что-то упускаю. А еще в голове надо было держать раннее развитие: карточки Домана, кубики Зайцева, Монтессори или Вальдорф – что выбрать? Надо это моему ребенку? Нет? Как определить? Хорошо, что сил у меня на это тогда не было – все уходило на укачивание и борьбу с «газиками».

Моих коллег и большую часть друзей и знакомых страдания юного Вертера и его матери волновали не особо, у них стояли вопросы куда глобальней – политическая атмосфера в стране накалялась. Я одновременно оказалась отрезанной от привычного образа жизни, от привычных связей, от любимых занятий. Я чувствовала себя так, как никогда прежде, – в заточении. Через два месяца, в четыре часа утра, я ворвалась в комнату, где отсыпался перед рабочей сменой муж, молча вручила ему рыдающего ребенка и тут же вышла, потому что не могла слушать этот звук больше ни одной секунды. Мы взяли няню. Стало немного легче, хотя в основном няня занималась хозяйством – любое разлучение с ребенком воспринималось мною как предательство и вызывало невыносимое чувство вины. Еще через месяц потеплело окончательно, я возобновила занятия йогой и танцы, освоила слинг, что сделало меня мобильной (тротуары наши и транспорт для колясок приспособлены слабо), я могла перемещаться с младенцем куда угодно – и вот только тогда стало отпускать. Очень понемногу, потому что вслед за «животиком» начались «зубки» – и вновь бессонные ночи, а потом первые простуды.