Андрей Курпатов - Красная таблетка-2. Вся правда об успехе

Таков, возможно, один из фундаментальных парадоксов нашего с вами существования – мы стремимся в будущее, которого не знаем.

Из-за того что мы все более-менее и как-то устроены, нами не движут больше естественные мотиваторы – голод, холод, угрозы жизни, нескончаемые болезни.

Да, проблемы есть, но от них можно сбежать – залипнуть в телефоне, потеряться в мирах компьютерных игр, отдаться на волю автоподбору бесконечного видеоконтента.

И вот мы уже маемся от фактического безделья, называя его «я не знаю, чего хочу», растрачивая тем временем свою жизнь на бесцельное и безостановочное информационное потребление.

Но, как я уже сказал, и будущее перед нами больше не маячит: куда заведут нас современные технологии и в каком мире мы окажемся уже через несколько лет – абсолютно непонятно.

Впрочем, и ума, способного нарисовать нам желаемое будущее, у нас, надо признать, по причине всё той же информационной псевдодебильности, всё меньше и меньше.

Ситуация, прямо скажу, хреновая. И лечение требует уже радикальных мер.

Что ж, мы теперь знаем, что силы у вас есть, дела под рукой. Осталось понять, где найти мотивацию, – правда? Этот тезис обычно звучит таким образом: «А как же захотеть что-то делать?» Ну, прямо скажем, так себе формулировочка… Но о’кей, будем разбираться.

Прежде всего предлагаю вам посмотреть на эту схему (рис. № 11).

Рис. № 11. Функциональная система по П. К. Анохину

Вот, собственно, нехитрый, так сказать, механизм желания. Хотите захотеть – действуйте строго по схеме!

Ну а если серьёзно, то перед вами схематичное изображение того, что называется «теорией функциональных систем» Петра Кузьмича Анохина – выдающегося нашего соотечественника, нейрофизиолога, академика.

К этой схеме мы ещё вернёмся, на самом деле она не так сложна, как кажется на первый взгляд. Но куда интереснее, на мой взгляд, как эта теория вообще возникла.

Дело было в конце 20-х годов прошлого века, когда о нейропластичности ещё никто и слыхом не слыхивал. Пётр Кузьмич к этому моменту уже успел отучиться у Владимира Михайловича Бехтерева и Ивана Петровича Павлова и заступил на должность старшего ассистента кафедры физиологии Ленинградского зоотехнического института, где и был проведён следующий эксперимент.

У подопытной собаки перерезались два нерва: блуждающий нерв (n. vagus) и лучевой нерв передней ноги (n. radialis).

В норме лучевой нерв отвечает за разгибание собачьей лапы, а блуждающий, который относится к парасимпатическому отделу вегетативной нервной системы, – отвечает за внутренние органы.

Знаменитый вагус (парасимпатический нерв) иннервирует слизистую глотки и гортани, лёгкие, кишечник, пищевод, желудок, сердце, влияет на выработку желудочного сока и секрецию поджелудочной железы.

При этом, когда вы перерезаете нерв, та его часть, которая находится ниже линии разреза, погибает, но там – как бы снизу – остаётся канал этого нерва.

Сверху же сохраняется живая часть нерва – остатки аксонов нервных клеток, расположенных в центральной нервной системе (в данном случае в двигательных центрах – лучевой нерв, в центрах вегетативной регуляции – блуждающий нерв).

Теперь представьте, что мы скручиваем два верхних конца нервов и пришиваем их к противоположным нервным каналам. То есть теперь двигательный нерв будет постепенно прорастать у нас в русло блуждающего нерва, а блуждающий – в русло двигательного (вот вам даже схема из анохинского эксперимента – см. рис. № 12).

Рис. № 12. Анастомоз центрального отрезка блуждающего нерва с корешками плечевого сплетения, иннервирующими кожу и мышцы передней конечности (рисунок из работы П. К. Анохина)

Если мы дождёмся, пока животное восстановится и нервные концы прорастут в новые-старые каналы, то в его центральной нервной системе нервные центры движения окажутся соединены с перечисленными внутренними органами. А блуждающий нерв, который в норме отвечает за их регуляцию, наоборот, будет теперь иннервировать мышцу на собачьей лапе.

Как вы думаете, как теперь будет на соответствующие раздражители реагировать наше неврологически перешитое животное?

Ну, будет, как и положено, всё происходить, хотя, конечно, очень странно. При лёгком почёсывании кожи на лапе прооперированной собаки у неё начинался неукротимый кашель, переходящий в гортанный хрип. То есть мы трогаем лапу, а сигнал прибегает в нервный центр, который думает, что мы раздражаем животному глотку и гортань.

Если же, предупреждая возможность раздражения кожи, мы надавим собаке на мышцу, то у неё начинается неукротимая рвота. То есть, опять-таки, раздражение приходится на лапу, а реакция такова, словно бы мы что-то сделали с собачьим желудком.

Но вот животное живёт в лаборатории Петра Кузьмича ещё месяц – кашляет то и дело, рыгает странно, волочит лапой. Но постепенно жизнь приходит в нормальное русло: чесание кожи на лапе и давление на мышцу больше не вызывают вегетативных реакций, да и нога в полном порядке!

Что же за чудо такое произошло? Мозг разбирался с тем, что там за раздражители действуют, к какому результату это приводит, и сам сообразил, куда какие импульсы нужно перенаправлять. То есть это время потребовалось ему, чтобы теперь создать новые связи, отрастить их уже в центральной нервной системе – соединить там одно с другим с толком. Это, кстати сказать, и есть иллюстрация той самой нейропластичности.

По сути, за этот дополнительный месяц нервные центры блуждающего и лучевого нерва встроились в другие функциональные системы: центр блуждающего нерва теперь связался своими центральными связями с двигательной системой животного, а центр лучевого нерва подключился к системе вегетативной регуляции. И вуаля, собака как новенькая!

Подобный фокус, кстати сказать, можно провести и с кошкой. Только в этом случае Пётр Кузьмич менял местами нервные окончания, отвечающие за сгибание и разгибание конечности.

В результате в первом послеоперационном периоде, когда кошка собиралась согнуть лапу, у неё она разгибалась, а когда же ей нужно было эту лапу разогнуть, она, наоборот, сгибалась (см. рис. № 13). Передвигаться в пространстве таким образом, мягко говоря, непросто.