Юлия Юшкова-Борисова - Расслабьтесь, у вас рак!

И я тоже боюсь умереть, не прожив жизнь полностью. Боюсь мучиться и страдать. Боюсь оказаться непонятой и ненужной, страшной и вонючей.

Воняющей смертью…

Что я точно знаю теперь, так это то, что боль можно как притянуть своими мыслями, так и отодвинуть ее от себя. И это дает мне некую надежду на возможность пройти мимо, мимо болезни или хотя бы мимо ее мерзостей.

…

Но что наступает раньше, боязнь заболеть или заболевание? В описанном ниже случае болезнь ли явилась следствием фобии или страх был проявлением болезни? Где канцерофобия, а где халатность врачей?

«Я наблюдаюсь с конца 2009-го года, после операции. Причем, сначала я приходила в свой онкологический диспансер в городе Подольске, и мне сказали, что у меня все хорошо, что у меня ничего нету. Но я чувствую, что есть. Тогда я поехала в институт Герцена. И там тоже сказали, что у меня ничего нет, что у меня фобия. Врачи говорят, что нужно раньше приходить диагностироваться. Но как приходить, с автоматом? Так вот, мне сказали, что у меня канцерофобия, описали все это в карточке. А я все равно пришла опять через четыре месяца и напрямую у маммолога, минуя врачей, сделала маммографию. Маммолог сказала, что вот он рак. Я тогда пожалела старость того врача — она была пожилая женщина. Я не стала на нее жаловаться, я была очень растеряна. Знаете, что испытывает человек, когда ему в лоб говорят: „К сожалению, у вас рак. И это точно“?».

(ФГ, Московская область, 2012).

На моей памяти к онкологу пришла женщина, которая посмотрела телевизор, программу медицинской направленности, где сказали (или она так услышала?), что некие красные пятна на коже могут означать рак.

Как будут реагировать люди на распространение информации о том, что количество заболевших растет и им необходимо следить за своим здоровьем и сдавать кровь на онкомаркеры?

Какое количество людей будет обращаться к онкологам после сдачи онкомаркеров, чтобы задать уточняющие вопросы?

Кто сможет их принять?

Куда, на кого пойдет вал цунами желающих дополнительно провериться людей?

В нашей семье никогда и ни у кого онкологии не было. Когда мне сообщили диагноз родственницы, я сначала опешила и не очень поверила. Обычная реакция на подобные известия. Он разрушал наше стойкое убеждение, что мы не можем заболеть, потому что это мы. Потому что у нас особый иммунитет и особая стойкость духа.

Случилось то, чего не должно было случиться! А потом я поняла, что это правда, что теперь онкология может быть с нами, как и со всеми другими, что просто многие наши родные не смогли дожить до своего рака. Их забирали войны, тяжелые эпидемии, несчастные случаи, они проваливались под лед на весенней переправе, они вмерзали поздней осенью в морские льды вместе со своими кораблями, они умирали от воспаления легких, простудившись в лесу, или они так и не возвращались с охоты, умерев неизвестным образом. Слабые дети умирали, даже не став взрослыми.

И постепенно до меня стало доходить, что то, что родной мне человек дожил до своей болезни, есть благо и добро мира. Но я не хотела такого блага, я категорически отказывалась признавать ее болезнь великим достижением цивилизации! Я считала это абсурдом и насмешкой над нашими чувствами! Но от того, что я так считала, ничего не изменялось.

Я сама умирала от воспаления легких два раза в детстве. Без современных лекарств я вряд ли дожила до бы пенсионного возраста. Мне предстояло осознать, что и у меня теперь появилась возможность дожить до своего рака, будучи избавленной от ледяного затора, гибели в полынье, перелома ноги на охоте и голодной смерти после ряда неурожайных лет.

Не хочу!

А кто хочет? Но мне кажется, что умирать от голода, гангрены и боли в раненной ноге, в одиночестве в дальней охотничьей избушке ничуть не лучше, чем от рака.

В возрасте за восемьдесят вероятность заболеть раком достигает нескольких десятков процентов. Да, печально, но ведь от чего-то мы должны умирать. На мой взгляд, и я даже не призываю вас его разделить, это не болезнь, а такая форма смерти. Это форма усыпления, остановки организмом самого себя. И только в случае тяжелых стрессов и тяжелых условий жизни, от бедности до облучения, эта форма самоизбавления от самих же себя активируется в более раннем возрасте. Вот в чем и есть проблема. В том, что человек умирает раньше времени, а также в том, что он умирает тяжело, с болями и прижизненным полуразложением тела.

Свекру было семьдесят пять, когда мы все узнали, что у него четвертая стадия. Через месяц он умер. За два месяца до смерти он был в санатории, где бегал, плавал в бассейне и играл в настольный теннис. Всю жизнь он вел здоровый образ жизни. В последние три месяца он жаловался на некоторую утомляемость, но это не мешало ему вести в школе большой ремонт. Здоровый образ жизни, который он вел всю жизнь, позволил ему уйти достойно, без операций и болей. Если бы не современные средства исследований, мы бы даже могли не знать, что у него рак и его смерть была бы смертью от инфаркта, который у него случился в результате давления разбухшего желудка на сердце.

Первое, с чем сталкивается заболевший человек — это необходимость многочисленных исследований его состояния. Анализы, снимки и прочее, и прочее.

Поэтому второе, с чем он сталкивается — это необходимость тратить на них свои деньги, и для кого-то это деньги довольно серьезные.

Конечно же, у нас страховая медицина и онкология должна оплачиваться из фондов в полном объеме. Вопрос — когда? Насколько срочно можно получить за счет страховых фондов высокотехнологичные исследования и прочие важные анализы? Если очередь на дорогие исследования несколько месяцев, то их придется пройти за свой счет, чтобы не терять драгоценное время. И так поступают практически все. Платность анализов сохраняется и в послеоперационном периоде, если на них большая очередь, а талонов мало. Хотелось бы думать, что с тех времен, когда женщины рассказывали мне свои истории, произошли улучшения.

«…самой доступной из медицинской помощи является операция. Самой недоступной и самой „платной“ является высокотехнологичная медицинская помощь, обследования (МРТ, КТ, УЗИ, соноэластография)».

(Из материалов исследования. 2013).

«Мы платим за срочность. Мне нужно было быстро госпитализироваться. За один день я делала некоторые анализы, приходилось за них платить. 7000 я заплатила».

(ФГ, Москва, цены 2013 года)

«Мне пришлось платно все обследования, так как каких-то исследований у нас не делают, а других ждать долго».