Юлия Юшкова-Борисова - Расслабьтесь, у вас рак!

Врачи, получающие небольшую заработную плату, дополучают ее с пациентов, которых они лечат. Кроме кормления, они не совершают никаких действий, наносящих ущерб кому-либо — не распродают государственное имущество своим родственникам по дешевке, не мошенничают на тендерах и прочее. Более того, они лечат, в целом, по мнению респондентов, хорошо. Особенно высоких оценок удостоились хирурги. И они же получают наиболее щедрый «корм». Размер «благодарности» хирургу колеблется от пяти тысяч рублей в областном диспансере, до пяти тысяч долларов в федеральных медицинских учреждениях. Плюс к этому «благодарность» анестезиологу, от четырех тысяч рублей…

Самое интересное, что в Приволжье желание медперсонала получить корм с пациентов в целом осуждалось:

«Я еще хочу сказать, что это не секрет. Все, кто лежали в палате, врачам давали деньги. Это добровольное дело, это везде так. С таких больных еще и деньги берут, хотя люди уже на грани. Все берут. А мы надеемся на то, что внимание будет»; Пенсионерам всегда сразу подешевле назначают. А если скажешь, что деньги есть, то подороже что-то могут назначить. Надо говорить: «Дайте мне получше лекарство». (ФГ, Ульяновск, 2012).

«Пока не дашь шоколадку или 50 рублей в карман не сунешь, не подойдет нянечка. Я не понимаю, как так можно…», «Каждый ждет что-то от нас. А что от нас? Это деньги. Анестезиолог прямо над тобой трется, чтобы ты ему денег дала. Он тебя в коридор вызывает, и то, и сё, а я даже имени его не знаю. Я видела-то буквально его пару раз. Каждый ждет что-то. Или мы их набаловали!» (ФГ, Н. Новгород, 2012).

«Не могу понять бездушия врачей. Везде только деньги, деньги. Сейчас или же надо иметь большой карман денег, или же очень крупного протеже, который мог тебя продвинуть, документы подделать. Больше никаких вариантов нет! А так — подыхай»; «Сейчас хороших врачей мало. Многие какие были хорошие врачи, так они умерли или ушли на пенсию..» (ФГ, Ульяновск, 2012) ….

Приволжские пациенты шли на это скорее от страха перед операцией или от невозможности иным способом выписать дорогое лекарство. В Москве же и Московской области конверт после или даже до операции считается само собой разумеющимся: «Хирурга я благодарила, но мне свезло. Я на пенсии, живу одна, и врач об этом знал. Наказов от него никаких не было. Хотя я слышала, что другим перед операцией говорят, сколько это стоит. У меня этого не было. От других людей я слышала о самых разных суммах, но так и не поняла, от чего это зависит. Моя операция по квоте стоила 60 000, но я лежала там долго — мне не повезло, затронули нерв. От одной я слышала про сумму в 5000 долларов в благодарность врачу. Другая даже больше говорила. Я отдала 30 000 рублей…»; «Только я поступила в диспансер, мне бумажку одна из пациенток дала, там написано, кому и сколько давать: врачу — 5000 рублей, анестезиологу — 4000, той, которая делает перевязки каждый день — 50 рублей, плюс обязательно нести салфетки, шприцы. Те, которые два дня за тобой наблюдают после операции — 500 рублей. Это прейскурант. Но лично я, когда расплачивалась, положила врачу 2000 и сказала: „Простите мою бедность“. Анестезиологу я сказала, что я пенсионер на инвалидности, живу одна, и дала ему 1000. Он сказал, что вообще ничего у меня не просит, но деньги взял». (ФГ Московская область, 2013).

Все собеседницы на мини-группе в Б-м диспансере сказали, что врачей «благодарили» еще до операции. Важно отметить: люди идут на это почти с радостью:

«Благодарили, сами благодарили по доброй воле. Благодарили врачей. Ну, как же их не благодарить? А как иначе? …Не так уж и много и получают, и мы не так много платим. 5000 доктору. Рублей. Анестезиологу 3 000 рублей. Что, мы не в силах эти деньги заплатить?» (ФГ, Московская область, 2013)

Люди думают, что тем самым страхуют себя от врачебных ошибок. Пациентки, которым не так давно поставили диагноз, которых только что прооперировали, и прооперировали, по их мнению, хорошо, реально очень благодарны оперировавшим их врачам. Они очень оптимистично смотрят в будущее, они еще не сталкивались с отсутствием лекарств. О дорогих препаратах типа герцептина они не слышали, и самое главное, они думают, что хирург вырезал, устранил саму причину, корень болезни. Они не предполагают, что теперь поддержание жизни будет стоить им определенную сумму ежемесячно. Они платят медперсоналу диспансера, думая, что это их последние траты.

Кормление, в отличие от коррупции практически неискоренимо. Кормленщика поймать практически невозможно. Если только не прибегать к спецсредствам. Больной не заинтересован в «сдаче» своего врача. Он хочет лечиться у него и дальше.

Поликлинические врачи, в свою очередь, обижаются на коллег. Их корм скуден. Неоднократность их посещения снижает их шанс получить «доплату» с больного: «А этот товарищ, который онкологом считается у нас, произвел на меня самое негативное впечатление. Ему совершенно до фени и я, и все остальные. У него есть огромная зависть к тем, кто работает в диспансере, потому что они хорошо там зарабатывают — им пациенты деньги дают. Но специалисты они высококлассные, я ничего не могу сказать. …А этот наш городской онколог, какой он врач? Он не врач даже…» (ФГ, Московскя область). Но финансирование — вещь суровая. В результате хирургов хватает, их квалификация, по мнению пациентов, вполне удовлетворительная. Врачей-онкологов в районных поликлиниках острая нехватка. Их квалификация вызывает нарекания.

Но ведь именно онкологи по месту жительства должны наблюдать пациента после оперативного лечения, особенно если была сделана органосберегающая операция. Как бы хорошо она ни была сделана, если после нее нет должного наблюдения и ухода, все пойдет по плохому сценарию.

Истребляя систему кормления в медицинской онкологической среде, можно истребить и хороших хирургов, которые, как хочется думать, иной раз и сделают кому-нибудь операцию бесплатно. Платить же им за операцию столько, сколько им платят пациенты (5 тысяч рублей в области, 20—30 тысяч рублей в Москве, 5 тысяч долларов известным специалистам в федеральных учреждениях) у государства нет никакой финансовой возможности.

Остаётся надеяться, что проблема может разрешиться само собой, со временем и изменением общих условий. А именно, когда корпоративное страхование будет включать онкологию, когда сами люди будут страховать себя от онкологических заболеваний, когда они будут проверять счета на лечение и подписывать их. Только тогда у них не возникнет позыва «благодарить». Они не будут искушать врачей. Врачи достаточно быстро перестроятся, тем более что они смогут получать свою заработную плату из платежей страховых компаний. В конечном итоге это тоже будут деньги пациентов, ранее уплаченные ими страховой компании, но в таком случае механизм оплаты врачебных услуг приобретет современный и легальный вид…»