Изабель Гиллис - Cozy. Искусство всегда и везде чувствовать себя уютно [litres]

Громоздкий кнопочный телефон на кухне в Верхнем Вест-Сайде, у которого в детстве я проводила все свободное время, висел прямо над столешницей, а его длинный витой шнур свисал до самого пола. Подростком я садилась у телефона на высокую табуретку, выкрашенную в светло-голубой цвет, и ждала, когда он зазвонит. Мама почти все время готовила. Я болтала по телефону, глядя, как она шинкует лук, обжаривает мясо для рагу на гигантском оранжевом сотейнике или чистит овощи.

– Ты только погляди! – непременно восклицала она, держа в руке стебель спаржи. – Смотри, какой забавный! Встал по струнке, как солдатик! (Она всегда говорит об овощах как о живых существах.) – а потом р-раз! – и откусывала от него кусок или бросала в сковородку. – Нельзя готовить их дольше минуты, – наставляла она, пристально глядя на пар. – Не то они потемнеют и станут невкусными. Но если поймать момент… – с этими словами мама внезапно хваталась за ручку, резко поворачивала ее и выливала кипяток в стоящий в раковине дуршлаг, отстраняясь от валящего пара. – Это самый чудесный овощ. Не понимаю, как можно не любить спаржу, я ее обожаю!

Кухня – строго личное пространство. Готовить на чужой кухне (особенно – без спроса) – все равно что играть на чужой гитаре: разумеется, вы можете это сделать, но будьте готовы к тому, чтобы во всем ощущать особенности и – скажем так – душу другого человека. Кухонные полы хранят не меньше воспоминаний, чем семейные фотоальбомы. Не одно поколение бегало по ним, подметало их и просто стояло у плиты, ожидая, пока закипит вода. Мама, бывало, просто ложилась на кухонный пол, когда суета вокруг достигала предела и ей нужно было перезагрузиться. Кухонные столешницы покрыты множеством выемок и царапин, хранящих в себе не меньшее значение, чем обручальные кольца.

Готовя на кухне, вы как бы призываете внешний мир и стихии работать вместе с вами: раковина – источник воды, конфорка – огня. Даже мясник, у которого вы купили мясо, незримо присутствует рядом с вами, когда вы разворачиваете коричневую упаковочную бумагу; слова продавца рыбы о стайках луцианов звучат у вас в голове, пока вы жарите рыбу; время суток, сезон, приливы и отливы моря, язык, на котором написан рецепт, люди в доме и молчаливые мысли, роящиеся у вас в голове в ожидании, пока закипит вода, – все это играет огромную роль. Кухни хранят не меньше историй, чем собрания сочинений – если бы только лопатки и поварешки могли говорить! В нашей семье некоторые семейные истории висят на холодильнике. Вот некоторые сообщения, что я пишу себе и прикалываю магнитами: «Правда сейчас важнее, чем когда-либо». И еще – текст песни Благодарения, молитва о мире Святому Франциску, наклейка со словами «Будь сильным!», значок «Я ГУМАНИТАРИЙ!», открытка с осликом, фотография моего старшего сына с борзой моего брата, изображение Волшебника Оз и памятка детям о том, как правильно убираться: «1) ВЫКЛЮЧИТЕ ВСЕ ПРИБОРЫ; 2) УБЕРИТЕ ЕДУ; 3) ВЫМОЙТЕ ГРЯЗНЫЕ ТАРЕЛКИ; 4) ПРОТРИТЕ СТОЛЕШНИЦУ; 5) СТАЛО ЛИ НА КУХНЕ ЧИЩЕ?»

Кухни хранят не меньше историй, чем собрания сочинений – если бы только лопатки и поварешки могли говорить!

Многие говорят: «Выкинь ты этот корешок от театрального билета, который нашла в кармане!» А я говорю: «Сохраните и повесьте его на холодильник или пробковую доску». Если кто-то из детей оставляет мне записку (редко – сейчас ведь у всех телефоны, – но бывает), я прикалываю ее на пробковую доску, а потом, может быть, спустя несколько месяцев, смотрю на нее, отвлекшись от шинковки лука, вижу их почерк и думаю о них, о том, какими они стали и насколько выросли с тех пор, как была написана эта записка. Даже если они далеко, я чувствую их близость – а потом снова принимаюсь шинковать лук. Эта записка может провисеть на доске лет десять.

Даже к шуму на кухне стоит прислушаться. Мамин таймер, оплавившийся с одной стороны, тикает так громко, что даже у собаки моментально встают торчком уши, когда я его завожу. По радио передают результаты матчей и прогноз погоды, играет музыка всех жанров, пищит микроволновка, гудит духовка, лопаются пузырьки на колпачке средства для мытья посуды, дверь холодильника захлопывается с характерным чпокающим звуком, звенит тостер, шуршат сухие макароны, но самый громкий звук издает кофемолка. Этот звук когда-то ассоциировался у меня с мамой, а теперь – с мужем.

В процессе работы над этой книгой я отправилась в Сан-Франциско. В перерывах между прогулками по крутым холмам и поеданием сдобного хлеба я побывала на экскурсии в печально известной тюрьме на острове в бухте, прославившейся как место заключения множества убийц. Теперь на ее месте национальный парк. Алькатрас – потрясающе красивое место, что само по себе странно. Выглядывая из зарешеченного окна, невольно думаешь: «Надо же, вид отсюда круче, чем из окна моей гостиницы!» Но, конечно, не отпускает мысль о том, насколько жалкими были условия содержания здешних заключенных.

Так странно быть туристом в модных кедах с рюкзаком и слушать аудиоэкскурсию в исполнении Патрика Махони, самого настоящего охранника тюрьмы. Может быть, все дело в том ощущении, что я испытала, узнав, что, если заключенные «Скалы» [9] Алькатрас по-другому называли The Rock (англ. rock – скала). в течение долгого времени вели себя хорошо, им разрешалось держать личные вещи при условии, что они будут аккуратно сложены на маленькой полке. На стенах висели рисунки (по большей части нарисованные самими заключенными) и открытки. Кто-то научился вязать крючком, кто-то собрал несколько книг. Бродя по прохладным коридорам, переходя из одной камеры пять на одиннадцать футов в другую, я думала о том, как невыносимо тяжело сохранять в себе надежду, будучи узником Алькатраса. Как заключенным это удавалось? Вера? Посетители? Ежедневное общение с охраной? Еда? А может быть, надежды и вовсе не было? И все же те робкие попытки украсить интерьер, что я видела, свидетельствовали об оптимизме и храбрости.

Счастливцы – те, у кого есть свобода. И еще – это безусловная удача, когда у тебя есть дом, где можно собирать коллекции, прикалывать открытки и красить стены в любой цвет. Даже решение о том, куда поставить единственный стул, может повысить уровень нашего повседневного счастья.

Мой старший сын все время старается держаться поближе к теплу. Еще будучи совсем маленьким, он умудрялся находить горячую трубу или обогреватель в любом доме, где мы жили (его отец – профессор, и мы часто переезжали). Он все время норовил устроиться где-нибудь поближе к источнику тепла или свернуться калачиком у горячей трубы, как ленивец. Когда я во второй раз вышла замуж, наша семья наконец осела, и Хью нашел свое любимое место: массивный довоенный обогреватель-гармошку в гостиной. Единственным, на мой взгляд, логичным решением было организовать для него уютный уголок рядом с этим обогревателем – чтобы он не сидел на полу.