Андрей Курпатов - Мышление. Системное исследование

Мы уже говорили, что количество отношений одного элемента системы с другими элементами системы определяет его условную «тяжесть», то есть по сути — гравитационное поле объекта («факта» реальности, интеллектуального объекта).

Однако, нельзя не учитывать и условную интенсивность этих отношений, степень, так сказать, влияния данных элементов друг на друга (степень, так сказать, их «промятия»).

Этот эффект, впрочем, не является имплицитно присущим тому или иному отношению отношений (определенным отношениям сил), а задается контекстом — то есть, тем, какая именно ситуация (какое именно положение вещей) усмотрена нашей озадаченностью.

В зависимости от того какова наша озадаченность, элементы системы («факты» реальности, интеллектуальные объекты) усмотренного нами положения вещей могут находиться, образно говоря, «ближе» или «дальше» друг от друга в нашем виртуальном ментальном пространстве реконструкции.

Это «ближе» и «дальше» как раз и будут характеризовать интенсивность их взаимовлияния (отношения сил, «промятия») в данном, усмотренном нашей озадаченностью так, положении вещей.

Таким образом, в зависимости от того, какой контекст создает наша ситуация (выявленное нашей озадаченностью положение вещей), одни и те же (формально говоря!) элементы («факты» реальности, интеллектуальные объекты) — например, «я сам» или «теория эволюции» — могут находиться «ближе» или «дальше» друг от друга, что будет объясняться тем, что в данном контексте их взаимное влияние («промятие») обладает большей (или, соответственно, меньшей) интенсивностью.

Это совершенно не важно, если мы говорим о реальности как таковой. Однако, если перед нами стоит задача реконструкции реальности в какой-то определенной локальности (обусловленной такой нашей озадаченностью), это оказывается чрезвычайно важным фактором, способным повлиять на те решения, которые мы сможем усмотреть для себя в рамках данной реконструкции.

21. Рассмотрев несодержательное мышление таким образом, мы видим, что оно нигде, по существу, не может столкнуться с препятствиями.

Мы в некотором смысле идеально расчистили площадку, что позволяет думать все, что угодно, и как угодно, приходить к любым результатам, обнаруживать любые отношения, делать любые выводы и принимать любые решения, а проще говоря, мы получили инструмент, который вообще не можем никак использовать.

Мышление нуждается в препятствиях [Л. С. Выготский], в точках опоры и сопротивления, в границах и внутренних структурных элементах, то есть, говоря в общем, — в аксиоматике. В противном случае, оно абсолютно дисфункционально.

Да, мы сможем, наверное, создать бесконечное количество произвольных представлений (тут никакие ограничения как раз не требуются), но, используя подобную тактику, мы будем совершенно бессильны произвести хоть какую-то более-менее эффективную реконструкцию реальности.

Иными словами, для нашего несодержательного мышления необходимо своего рода организационное начало — нечто, что позволит нам строить здание нашей реконструкции реальности.

22. То, что касается содержательного мышления, то оно с легкостью образует для себя границы, если в этом нуждается.

Находясь в рамках содержательного мышления можно, например, сказать, что нечто является предметом рассмотрения «естественных наук», а нечто другое — «наук гуманитарных». И далее основываясь на этом содержательном разграничении (как будто такие «сущности» как «естественные» и «гуманитарные науки» вообще существуют) делать какие-то последующие выводы.

Несодержательное мышление, стремящееся к максимально возможной достоверности, не может позволить себе подобной, никак не соотнесенной с реальностью, произвольности в установлении границ.

Вполне очевидно, что всякое такое разделение является фикцией — не существует ничего такого в реальности, что можно было бы считать «естественными» или «гуманитарными» науками. В реальности (в самом грубом приближении, конечно), есть люди, которые занимаются интеллектуальной деятельностью, используя те или иные интеллектуальные практики.

Дальше нам придется рассматривать, что такое «люди», что такое «занимаются», что такое «интеллектуальные практики» и т. д. И в результате мы придем к парадоксальной «онтологии ничто»: все это, в конечном итоге, предстанет перед нами как множество отношений отношений «до самого низа», что вряд ли сделает наше мышление эффективным, с точки зрения принятия нами тех или иных решений.

23. Таким образом, пока это выглядит как самый настоящий тупик — не используя слов, мы не можем организовать свое мышление, а слова, которые мы используем, неизбежно приводят нас к тому, что мы, вдруг, обнаруживаем несуществующие в реальности «сущности».

В результате, там где, казалось бы, должна была бы возникнуть эффективная реконструкция реальности, растут, как грибы после дождя, наши представления о реальности, которые в принципе не могут быть эффективными с точки зрения принятий решений, поскольку они совершенно не ухватывают то, что происходит на самом деле.

Итак, мы не можем обойтись без языка, но и существующий язык нас совершенно не устраивает. Для несодержательного языка нам нужен специальный язык, к которому предъявляются следующие требования:

• понятия специального языка несодержательного мышления принципиально не должны иметь денотата в реальности, на который можно было бы указать (в противном случае, появление «сущностей» неизбежно);

• при этом, каждое понятие специального языка несодержательного мышления должно обладать способностью обозначать любое возможное положение вещей данной локальности, то есть, обладать свойством инварианта;

• само по себе каждое понятие специального языка несодержательного мышления должно исчерпывающим образом проясняться в данном языке через соотнесение его с другими понятиями данного языка.

Если попытаться сказать проще, хотя это, возможно, и не слишком корректно: понятие специального языка должно строго определяться его отношениями с другими понятиями данного специального языка (и такое понятие мы будем называть «концептом»).

То есть, грубо говоря, мы должны иметь возможность — перейти от одного любого понятия данного специального языка («концепта») к другому любому понятию данного языка («концепту») и обратно, не нуждаясь в отсылках к чему-либо еще, и не потеряв «по дороге» ничего существенного для данного понятия («концепта»).

24. Каким же образом могут быть образованы такие инвариантные понятия нашего специального языка («концепты») для реконструкции реальности в рамках ее какой-то специфической локальности?