Джозеф Кэмпбелл - Сила мифа [litres]

КЭМПБЕЛЛ: Под монстром я понимаю присутствие или явление чего-то вселяющего ужас, взрывающего все ваши стандарты гармонии, порядка и этического поведения. Например, в момент конца света Вишну появляется в облике монстра. Он уничтожает Вселенную сначала огнем, а затем заливает ее потоками крови, которые тушат огонь и уничтожают все на своем пути. Остается один только пепел. От Вселенной со всеми населявшими ее формами жизни не остается ничего. Таков Бог в роли разрушителя. Подобный опыт выходит за границы этических или эстетических суждений. Этика уничтожена. В свою очередь, в наших религиях, с их акцентом на человека, есть также и акцент на этику; Бог – это добро. Нет, нет! Бог ужасен. Любой бог, который может изобрести ад, не годится в кандидаты для Армии Спасения. Вы только подумайте: конец света! Но есть мусульманская поговорка об Ангеле смерти: «Когда Ангел смерти приближается, он ужасен. Когда он настигает тебя, он блаженство».

В буддистских системах, особенно в тибетских, медитации являются в двух ипостасях – в миролюбивой и зловещей. Если ты, цепляясь за свою бесценную жизнь, поглощен исключительно мыслями о своем «эго», о его печалях и радостях, тебе явится зловещая сторона Будды, и ты придешь в ужас. Но в тот момент, когда твое «эго» уступает и признает свое поражение, та же самая медитация Будды воспринимается как дарующая блаженство.

МОЙЕРС: Иисус упоминал о мече, но я не думаю, что он собирался использовать его против своих братьев. Он говорил о нем как о средстве открытия «эго»: «Я пришел освободить вас от цепей, сковывающих ваше собственное „Я“».

КЭМПБЕЛЛ: В санскрите есть такое понятие – viveka , что означает способность к различению, дающую человеку возможность отличить реальное от нереального, истинную радость от мимолетного удовольствия и т. д. Известно очень важное изображение Будды, держащего высоко над своей головой пылающий меч. Каково назначение этого меча? Этот меч предназначен для отделения сиюминутного от вечного, преходящего – от того, что выдержало испытание временем. Тиканье часов игнорирует вечность. Наша жизнь протекает в этом поле времени, но в нем отражается вечность.

МОЙЕРС: Переживание вечности.

КЭМПБЕЛЛ: Переживание того, кто вы есть.

МОЙЕРС: Да, но в чем бы ни была заключена вечность, она здесь и сейчас.

КЭМПБЕЛЛ: И нигде в другом месте. Или повсюду. Если вы и переживаете ее здесь и сейчас, вы не обретете ее на небе. Небо не вечно, оно предвечно.

МОЙЕРС: Этого я не понимаю.

КЭМПБЕЛЛ: Небо и ад описываются как вечные. Небо – бесконечное время. Оно не вечно. Вечность за пределами времени. Понятие времени исключает вечность. Именно на фоне глубокого переживания вечности приходят и уходят все вре́менные трудности и проблемы. Существует буддистский идеал добровольного и радостного участия в преходящих мировых печалях. Повсюду, где есть время, есть и печаль. Но это переживание печали уступает место чувству несокрушимости жизни, которая и есть наша собственная истинная жизнь.

МОЙЕРС: Существуют изображения Шивы, бога Шивы в окружении колец пламени.

КЭМПБЕЛЛ: Это отсвет божьего танца. Танец Шивы – это Вселенная. В его волосах – череп и новая Луна, смерть и возрождение в один и тот же момент, в момент появления новой жизни. В одной руке Шива держит маленький барабан, отбивающий ритм: тик-тик-тик. Это барабан времени, ритм времени, мешающий познать вечность. Мы заперты во времени. Но в другой руке Шива держит факел, который сжигает покров времени и открывает наше сознание вечности. Шива – древнее божество, возможно, самое древнее в современном мире. Есть изображения маленьких печатей, относящиеся к 2000 или к 2500 году до н. э., фигурки на которых очень похожи на Шиву. На некоторых из них Шива – бог, олицетворяющий злые силы природы и наводящий ужас. Он архетипичный йог, разбивающий иллюзию жизни, но он также и создатель жизни, ее источник и просветитель.

МОЙЕРС: Мифы связаны с метафизикой. Но религия тоже имеет дело с этикой, с добром и злом, с тем, как я должен относиться к вам, как я должен вести себя по отношению к вам, к своей жене и к своему единоверцу. Какое место занимает этика в мифологии и какую роль она играет в ней?

КЭМПБЕЛЛ: Мы говорим о метафизическом опыте, из которого вы узнаёте, что вы и другой человек – одно целое. Этика – это способ научить вас жить так, будто вы и другой человек – одно целое. Вы необязательно должны иметь реальный опыт, потому что религиозная доктрина дает вам модели действий, подразумевающих сострадательное отношение к другим людям. Она стимулирует вас поступать именно так, когда говорит, что, действуя в собственных интересах, вы совершаете грех.

МОЙЕРС: Возлюби соседа своего, как самого себя, потому что твой сосед – это ты.

КЭМПБЕЛЛ: Именно это вы и постигаете, когда поступаете так.

МОЙЕРС: Как вы думаете, почему многие люди мечтают о вечной жизни?

КЭМПБЕЛЛ: Я этого не понимаю.

МОЙЕРС: Может быть, они просто боятся ада, и для них вечная жизнь – желанная альтернатива?

КЭМПБЕЛЛ: Один из постулатов христианской доктрины – Страшный суд, после которого праведники попадут на небо, а грешники – в ад. Эта тема восходит к Древнему Египту. Осирис – бог, который умер и после воскрешения стал судить мертвых. Прежде чем человек предстанет перед богом, его мумифицировали. Интересно то, что в Египте человек, идущий к богу, признает свою идентичность с ним. В христианской традиции это недопустимо. Если вы говорите, что альтернативой неба является ад, что ж, дайте мне небо навсегда. Но когда вы поймете, что небо – это созерцание блаженного образа Бога, это будет момент, неподвластный времени. Время взрывается, так что опять вечность – это не то, что длится бесконечно. Вечность – это то, что есть здесь и сейчас, то, что вы переживаете в своих земных отношениях с другими людьми. Я потерял родителей и многих друзей. Но ко мне пришло осознание того, что я не терял их. Тот момент, когда они были рядом, бесконечен, и он до сих пор со мной. То, что он дал мне, тоже по-прежнему со мной, и в этом есть нечто вроде намека на бессмертие. Есть легенда, рассказывающая о встрече Будды с женщиной, переживающей тяжелое горе, – потерю сына. Будда сказал ей: «Предлагаю тебе найти кого-нибудь, кто не знает, что значит потерять бесценное дитя, – мужа, родственника или друга». Понять, что мы смертны, и связать эту мысль с чем-то в тебе, что выходит за ее пределы, – трудная задача.

МОЙЕРС: Мифы преисполнены жаждой бессмертия, не так ли?

КЭМПБЕЛЛ: Да. Но когда бессмертие понимается как бесконечная физическая жизнь, честное слово, оно превращается в балаган. С другой стороны, если бессмертие понимается как отождествление с тем, что есть вечного в твоей нынешней жизни, это уже нечто совсем другое.