Рональд Ренг - Зачем мы бегаем? Теория, мотивация, тренировки [litres]

Перевел с немецкого С. Э. Борич

по изданию: WARUM WIR LAUFEN / Ronald Reng, 2018.

© Piper Verlag GmbH, München, 2018

Я начал бегать в 13 лет и уже после первых шагов решил, что никогда не остановлюсь.

Родители записали меня для участия в местном лесном кроссе. Я надел отцовские беговые кроссовки 46-го размера, которые были больше минимум на три размера, и, как всякий тринадцатилетний пацан, сразу почувствовал себя взрослым. Трасса сначала шла в гору, а затем спускалась вниз. Для меня это оказалось именно то, что надо: в тот момент, когда я был уже на последнем издыхании, дорога пошла под уклон, и мне не понадобилось прилагать особых усилий. В статье, опубликованной в районной газете Hochster Kreisblatt, мое имя было напечатано неправильно – Роланд. Я зачеркнул его с помощью шариковой ручки и линейки, сделал сноску и написал: «Рональд», – после чего прикрепил статью к стене, где до этого висели только сувениры с каникул, например обертки от швейцарского шоколада. Думаю, сегодняшним тринадцатилетним подросткам не придет в голову украшать стены в своей комнате подобным образом. На следующий день я уже в одиночку отправился на пробежку по полям за нашим домом, хотя меня никто не заставлял. Не могу точно сказать, что было тому причиной: желание еще раз надеть громадные отцовские кроссовки, стремление увидеть в газете свое правильно написанное имя или гордость от того, что никто не смог обойти меня на спуске с горы. Во всяком случае, я стал бегуном.

Сегодня, спустя 33 года, стоит мне только заметить где-то вдалеке бегущего человека, я сразу понимаю: это родственная душа. И тут же принимаюсь анализировать: какой темп он держит? Как ставит ногу на землю? Насколько свободны движения руками? Эти мысли возникают непроизвольно, словно они запрограммированы в моем мозге, хотя я уже давно не спортсмен. Иногда я пытаюсь бороться с этим: «Господи, ну вышла шестидесятилетняя бабушка в парк на пробежку трусцой. Тебе-то что за дело до этого? Пусть себе бегает!» Но все равно невольно провожаю взглядом каждого бегуна.

Если бы она держала руки чуть пониже и поближе к туловищу, можно было бы экономить силы.

Но какое мощное отталкивание! Наверняка раньше занималась спортом. Какое четкое движение голени назад. И ступни ставит прямо. Готов поспорить, что бегала на 5 тысяч метров. Не марафонка, потому что бежит слишком энергично, в своем привычном темпе.

А какую гримасу мученика скроил вот этот, в красных новеньких кроссовках! Если бы я сейчас поднес ему зеркало, он бы сам понял, что такое напряженное выражение лица говорит о том, что у него закрепощено все тело.

Но несколько недель назад я задал себе вопрос: «А сам-то ты как бегаешь?»

Да вообще никак.

В мыслях я все еще молодой бегун на средние дистанции. Я по-прежнему ощущаю себя бегуном. Несколько дней я пытался выкинуть эти представления из головы, потому что такой внутренний образ совершенно не соответствует реальности. Но мы у себя в Больцано живем прямо рядом с городской беговой трассой, проходящей по берегу Талверы. Когда мимо окна нашей кухни проносится очередной бегун, мне кажется, будто он окликает меня: «Ну что же ты?»

Как бы я ни отворачивался от окна, мне некуда деться от вопроса: почему я бросил бегать?

Разумеется, ответы мне известны: семья, работа. То же самое говорят себе десятки тысяч человек, у которых с годами медленно, почти незаметно пропадает былая страсть.

Остановившись у кухонного окна, я продолжаю размышлять. Перед глазами расстилается долина с идеально ровными беговыми трассами, пролегающими между лугами и рекой под величественными деревьями – гималайскими кедрами, ради которых в Больцано съезжаются туристы со всего света. Они прекрасно прижились в мягком климате нашего города. Одного только взгляда на эту красочную картину достаточно, чтобы вновь проснулось старое и хорошо знакомое ощущение бега. Я буквально чувствую, что лечу по трассе. Все тело переполнено энергией и легкостью. Я ставлю стопу на землю не пяткой, а носком. Это делает пружинистым каждый шаг и как бы удлиняет фазу полета.

Будучи еще молодым бегуном, я через день проводил во Франкфурте интервальную тренировку на тартановой дорожке, а в промежутках бегал у себя в Таунусе 10–15 километров по лесу, затрачивая по 4 минуты 20 секунд на каждый километр – без всякого напряжения, просто ради пробежки. Но на участке, ведущем в гору по соседству с остро пахнущей конюшней, я делал ускорения продолжительностью по 30–40 секунд, наклонив туловище вперед и учащая шаги. Добравшись до верха, я без отдыха продолжал бег в нормальном темпе. Только сердце билось чуть чаще, чем обычно. Совершая эти ускорения в гору, я прекрасно понимал, какой смысл люди вкладывают в выражение «полон энергии». Меня просто распирало от нее.

Перейдя на умеренный темп после горного спурта, я погружался в свои мысли и мечты. Иногда так глубоко, что, добравшись до дома спустя 45 минут, не мог даже вспомнить, бегал ли вообще. Эти мечты не блистали особой фантазией: я просто думал о том, как бегать еще быстрее, чем раньше.

Быстрый бег в моем представлении был связан с тем чудесным чувством, когда ты на дистанции 1500 метров находишься в группе бегунов, но знаешь, что в любой момент можешь взвинтить темп, пулей выскочить из виража, удлинить шаги и стать невесомым, все реже касаясь земли. Однако весьма часто, хотя и всегда к своему полному удивлению, я замечал, что при выходе из предпоследнего виража ноги с силой притягивали мое тело к земле.

Тогда, в свои 17 лет, я, пожалуй, сказал бы, что вся прелесть бега заключается в упоении скоростью. Сегодня я стал умнее и понимаю, что бег дал мне ощущение остроты бытия, какого я не испытывал ни в одном другом состоянии. Тело и разум работали параллельно на полных оборотах. Я бежал, находясь в этом фантастическом состоянии легкости, которая приходит на пике формы, и одновременно в голове вспыхивали мысли.

Бегая, я написал целый роман. В 2005 году я работал над повестью о жизни лондонских банкиров. Однажды, когда я совершал вечернюю пробежку в парке, мне в голову внезапно пришла целая глава. Такой остроты мыслей я еще никогда не ощущал. Прибежав домой, я весь в поту нацарапал содержание главы в блокноте. Капли пота падали на бумагу, и некоторые слова расплылись. Теперь я бегал каждый день, чтобы продолжать писать. На последних километрах меня подгонял страх, что родившиеся для романа идеи снова ускользнут. Я до сих пор считаю ту книгу «Чужаки» (Fremdganger) своей лучшей работой. А может, я просто переношу на нее то чувство эйфории, которое испытывал тогда во время бега? Продавалась она хуже, чем все мои остальные книги.