Элисон Гопник - Садовник и плотник [litres]

Но я бы сказала так: именно потому, что забота о детях настолько ценна, так преображает жизнь заботящихся взрослых и в такой полной мере становится ее моральным стержнем, – именно поэтому контрацепция и аборты непременно должны быть разрешены и доступны для всех. В сорок лет я обнаружила, что незапланированно забеременела, и решила сделать аборт. Решение было непростым, но, к счастью, это было мое собственное решение, а не чье-либо иное.

Когда у вас появляются дети, вместе с ними возникают и новые существенные проблемы: как построить правильный баланс между ответственностью за детей и обязательствами перед другими людьми, перед своей работой, перед самими собой. Когда мы преданно заботимся о ребенке, мы перестаем быть тем прежним человеком с определенным набором ценностей и интересов, которые мы когда-то могли соотнести и скоординировать с ценностями и интересами окружающих. Теперь вы родитель – то есть человек, чье “я” расширилось и отныне включает в себя ценности и интересы другого человека, даже если эти ценности и интересы отличаются от ваших собственных. Как сбалансировать и скоординировать интересы, когда интересы этого другого человека одновременно все же ваши – и не ваши?

Ответ в том, что простого ответа на этот вопрос нет. Берлин утверждает, что в тех случаях, когда ценности конфликтуют, лучшее, что можно сделать, это попытаться как-то с грехом пополам выбраться из этой ситуации, постаравшись принять лучшее решение, какое только возможно в данных обстоятельствах. Нет решений, которые можно назвать самыми лучшими в абсолютном, идеальном смысле, – и нам следует смириться с чувством вины и сожалениями, которые вытекают из этого неутешительного факта.

Фундаментальные парадоксы, которые лежат в основе морали наших взаимоотношений с детьми, отчасти объясняют и определенную противоречивость некоторых наших общественно-политических решений. Если бы забота о детях была просто разновидностью профессиональной деятельности, то мы, возможно, считали бы, что после необходимой подготовки с такой работой справится кто угодно, – по сути, мы могли бы решить, что ее должны делать специально обученные специалисты, а не сами родители. Но мы вовсе так не думаем – во всяком случае, если речь идет о младенцах, да и о малышах чуть постарше тоже. В отношениях между родителями и детьми есть нечто особенное, нечто, что и наделяет родителей особым влиянием на детей, особой заинтересованностью в них и ответственностью перед ними.

В публичной политике мы обычно способны отличить взгляды и концепции, отстаивающие права и интересы отдельного гражданина, от тех, что выдвигают на первое место интересы более обширных групп – сообществ, штатов или государств. Но дети занимают странное промежуточное положение; мы чувствуем себя как-то некомфортно, когда исходим из того, что интересы и права детей – это лишь часть интересов родителей; но при этом мы ощущаем себя в такой же степени неуверенно, если утверждаем, что это не так.

Таков контекст обсуждения многих насущных и сложных политических вопросов. Должно ли образование основываться исключительно на индивидуальном выборе, то есть имеют ли родители право совершенно свободно выбирать, кого им растить из своих детей – например, религиозных фундаменталистов или, наоборот, не признающих никаких правил дикарей-хиппи? Должны ли мы позволить родителям влиять на то, что происходит в государственных школах – за которые мы, в конце концов, все вместе платим? Должны ли мы позволить родителям самим решать, можно ли физически наказывать ребенка? Делать или не делать ему прививки? Да и вообще – лечить его или не лечить? Или мы должны настаивать, что общество в целом имеет право решать, чему следует учить детей и как с ними обращаться?

Мы хотим, чтобы люди – по крайней мере, в известных границах – сами распоряжались собственной жизнью и отвечали за нее. Но мы в той же степени хотим защитить людей от их собственных наиболее разрушительных импульсов. И как быть, если эти худшие импульсы затрагивают их детей? Решение на данный момент – это известная своей неэффективностью система патронажного воспитания, в которой наименее социально защищенных детей перебрасывают туда-сюда от биологических родителей к плохо оплачиваемым приемным или в интернаты. Но что могло бы стать лучшей системой? Это и впрямь тягостные вопросы, и Исайя Берлин снова напоминает нам, что простого ответа тут не будет.

Отдельный человек может решить, брать на себя заботу о детях или нет. Возможно, не так уж легко решить, какой степенью самостоятельности родители должны обладать в принятии решений, касающихся детей, – и в какой степени эти решения должно принимать общество в целом. Но мы согласимся, что забота о детях важна – столь же важна, как ценность самой человеческой жизни; кроме того, она особенно важна из-за последствий, к которым она приводит. Мы согласимся, что для воспитания ребенка требуется много времени, сил – и денег. Согласно последним данным, на то, чтобы вырастить ребенка в США, в среднем требуется 245 000 долларов, и это не считая стоимости обучения в колледже [264] United States Department of Agriculture, 2013 Annual Report (Lino 2014). .

Однако на самый насущный из всех этих вопрос у нас как раз есть ответ. Как мы можем гарантировать, что дети получат ресурсы, необходимые для того, чтобы вырасти и расцвести? То, что множество американских детей не получают необходимых для этого ресурсов, – это одна из тех катастроф, что неторопливо, словно в замедленной съемке, разворачиваются у нас на глазах и которые мы уже привыкли воспринимать как нечто само собой разумеющееся. Статистику мы все знаем – и она безрадостна: в богатейшей стране мира более одной пятой всех детей растут в нищете [265] United States Census Bureau, Current Population Reports, Table B-2, pp. 68–73 (DeNavas- Walt et al. 2011). . Малоимущих среди детей больше, чем в какой-либо еще возрастной группе. Труд в профессиях, связанных с заботой о детях, особенно о самых маленьких, оплачивается хуже, чем труд в любой другой профессиональной группе. И катастрофическая ситуация продолжает ухудшаться: процент детей, живущих в бедности, за последние десять лет увеличился. И гораздо хуже, чем нищета сама по себе, тот факт, что все больше детей растет в изоляции и хаосе.

В небольшом сообществе охотников-собирателей само собой подразумевалось, что ресурсы достаются детям и тем, кто за ними ухаживает. Как мы уже видели в главах, посвященных эволюции, отличительные и яркие характеристики Homo sapiens (такие эволюционные феномены, как парный союз, аллопарентальный уход, вклад дедушек и бабушек) развились у нас именно для того, чтобы дети были обеспечены ресурсами несмотря на то – и именно потому, – что сами дети не в состоянии производить или добывать эти ресурсы. И разумеется, эти эволюционные импульсы никуда не исчезли: стремление накормить голодного ребенка столь же сильно и универсально, как и любая эмоция, какую мы в состоянии вообразить.