Элисон Гопник - Садовник и плотник [litres]

Может ли все это быть аргументом в пользу модели родительства – подхода, согласно которому родители “формируют” ребенка с определенным набором качеств, чтобы из него вырос взрослый с определенным набором качеств? На самом деле нет. Подобные общественные программы в поддержку раннего детства влияют лишь на вероятности в той или иной социальной группе: нам все еще очень трудно прогнозировать, насколько преуспеет (или потерпит неудачу) в будущем тот или иной конкретный ребенок.

Кроме того, подобные интервенции общества практически не влияют на такой показатель, как результаты тестов в ближайшие несколько лет, – чего вполне можно было бы ожидать, если бы последовательное “формирование” ребенка в самом деле вело к появлению желаемого типа взрослого. Вместо этого часто наблюдается “эффект запаздывания” ( sleeper effect ) – то есть последствия вмешательства (поддержки) проявляются лишь много лет спустя [270] Barnett 2011. . Вмешательство общества в условия раннего детства влияет на здоровье и благополучие взрослых, которые вырастают из этих детей. Но так происходит потому, что достаточное количество ресурсов в раннем детстве создает для детей фундамент, на котором они смогут благополучно выстроить свою взрослую жизнь.

Один из самых эффективных способов предоставить ресурсы детям – это общедоступные, бесплатные и качественные ясли или детские сады. Сегодня это один из важнейших вопросов американской политической повестки в области детства – и тот редкий случай, когда в решении проблемы участвуют и правые, и левые. Однако даже в этом вопросе существует конфликт между формирующей концепцией родительства и подходом родителей, которые любовно и преданно растят своих детей, – то есть между моделью плотника и садовника.

Воспитатели детских садов и няни больше тяготеют к “модели садовника”: в конце концов, всегда считалось, что такая институция, как детский сад, вполне соответствует своему названию – это в самом деле сад, где дети свободно растут (и в этом его отличие от школы). Однако сегодня эти воспитатели-“садовники” оказались зажаты между двумя группами, исповедующими модель “плотника”. Одну из этих групп образуют родители, которые непременно хотят вытесать из своих трехлетних малышей гарвардских первокурсников. Другую – политики, которые хотят гарантированных “результатов” (воплощенных в высоких экзаменационных баллах). Обе эти группы настаивают на том, что в дошкольном воспитании также следует перейти к инструментальной модели “плотника”. Одна нью-йоркская мать подала в суд на детский сад, куда ходил ее ребенок, потому что дети там “просто играли”, а не “готовились к тестам” [271] Anderson 2011. . Вы могли обратить внимание на эту тенденцию даже на уровне языка: в дискуссиях на эту тему термин “дошкольное образование” ( preschool ) практически вытеснил понятие “заботы о ребенке” ( child care ) – словно заботиться о ребенке менее ценно, чем дать ему формальное школьное образование.

Однако подобный инструментальный взгляд на детские сады неверен – более того, он непродуктивен и приводит к противоположным результатам. Детский сад следует рассматривать не как инструмент образования, а как способ обеспечить заботой беспомощных детей, потерявшихся в мобильном, рассредоточенном и огромном индустриальном обществе. Жизнь в современном мире устроена таким образом, что прежние модели заботы о детях уже сложно использовать и поддерживать. Мы не можем больше рассчитывать ни на модель, которая использовалась в мире охотников-собирателей и в аграрных обществах, – расширенная семья, постоянно живущая на одном и том же месте, – ни на модель раннего индустриального общества, где отец работал, а мать сидела дома с детьми. Сегодня дошкольные учреждения – единственная альтернатива.

Однако ясли и детские сады должны стать настоящими, подлинными садами, где расцвели бы дети и из богатых, и из бедных семей. Эти сады не должны – как, похоже, желали бы некоторые родители из среднего класса – превратиться в мастерские, в которых производится первая, черновая обтеска ребенка в процессе изготовления из него успешного взрослого. Также не нужно воспринимать дошкольные учреждения лишь как первый этап “подготовки детей к школе” – как если бы единственной целью заботы о малышах было выращивание из них дошкольников, которым впоследствии удастся преуспеть в одном чрезвычайно странном учреждении – в школе.

Ни одно другое занятие не похоже на воспитание детей. Однако вместо того чтобы брать за образец для заботы о детях такие институции, как работа и школа, мы могли бы поступить наоборот: сделать заботу о детях образцовой моделью для других институций. Парадоксы любви и обучения, которые мы так хорошо видим, когда думаем о детях, не менее отчетливо видны и в других областях частного опыта и жизни общества в целом.

Структура труда в индустриальном обществе выстроена таким образом, что под угрозой оказываются и другие сферы, где требуется уход и забота, а не только сфера заботы о детях. В этих других сферах тоже бурлят противоречия между специфической привязанностью и любовью, которую мы испытываем к конкретным людям, – и универсальными принципами; между уважением к независимости наших близких – и осознанием того факта, что иногда они все же должны зависеть от нас. Даже несмотря на то, что отношения с конкретными людьми – это стержень нашего морального и эмоционального бытия и, более того, наша биологическая сущность, у нас нет никакого внятного практического или политического способа поддержать их. Поскольку наши близкие не являются работой, то с экономической и политической точки зрения они как бы невидимы. Особенно это верно, когда, как в случае с детьми, эти отношения асимметричны: когда мы должны обеспечить человека заботой в гораздо большей степени, чем можем рассчитывать получить от него взамен.

Эта тенденция отчетливо видна в том, как мы относимся к старению. Примерно в то же время, когда мой муж Алви стал дедом, стали нуждаться в помощи и заботе его собственные родители, которым было уже за девяносто. Особенно беспомощной и уязвимой стала мать Алви, изувеченная артритом и болезнью Альцгеймера. Мы испытали на себе весь этот скорбный перечень: внезапные тревожные телефонные звонки глубокой ночью, трудные разговоры, нелегкие и мучительные решения. Сестра Алви, состоятельная пенсионерка, к счастью, живет в одном городке с родителями, так что она смогла взять на себя основную часть самых трудных ежедневных обязанностей. В конце концов родители Алви перебрались в пансионат для проживания с дополнительным уходом ( assisted living facility ), где со временем и скончались. И все это время нас терзало чувство, что во всем происходящем есть нечто глубоко неправильное, хотя трудно было сказать, смогли бы мы сами позаботиться о стариках лучше.